Но и по сей день настороженное отчуждение, а порой и противостояние духовного и светского сохраняет остроту. Какую область культуры ни возьми, везде заметишь более или менее заметную трещину взаимного непонимания и недоверия, которые хотя и не лишены оснований, но должны быть преодолены и изжиты.
Это сказывается и в общем образовании, где ломают голову над тем, как соединить религию с совокупностью знаний, исторически сложившейся как вне– и даже антирелигиозная, и всерьёз спорят, рассказывать ли детям об эволюционной гипотезе, или о семи днях Творения, или о том и о другом сразу…
Сказывается, конечно, и в науке, в частности в психологии. Попытки встроить в психологию область религиозного, или иначе – духовно-практического, «знания-опыта» не больно удаются, в том числе и по объективным причинам. Ведь для науки привычно действовать в каузальной логике и изучать человека как изначально подчиненного внешней детерминации, а религиозная антропология телеологична, она исходит из факта изначальной свободы человека, отмеченного печатью Духа, который «веет, где хочет», и в котором угадывается присутствие апофатичного Творца.
Поэтому, кстати говоря, попытки изучать творчество остаются далеко не самой плодотворной областью психологии и чаще всего ведут к редукции или подмене самого предмета изучения.
Очевидно в то же время, что научная психология и психиатрия на своём пути накопили громадный массив знаний о человеке, который при условии взаимной открытости Церковь могла бы переосмыслить и тем самым расширить своё понимание человека именно в тех аспектах, в которых он подчинён-таки внешней детерминации. (Впрочем, отторжение науки церковным сознанием определённого уровня – это предмет специального обсуждения.)
Показательно, что отдельный учёный в своей внеслужебной жизни может быть верующим и даже церковным человеком, но, приступая к научной деятельности, он считает себя профессионально обязанным мыслить в такой системе координат, где Богу, душе и творчеству в нередуцированном смысле этого слова места, и в самом деле, нет.
Данная статья, разумеется, не является попыткой разрешить все эти противоречия. Речь здесь пойдёт главным образом о том, на каких основаниях возможно, с точки зрения автора, преодоление взаимного отчуждения церковного и светского начал в искусстве и художественном творчестве. (Я не говорю о светском и духовном , потому что для нас, в отличие от современников преп. Серафима, духовное не равно церковному и мы знаем, что произведение внецерковного искусства может нести духовно значимое содержание и оказывать на людей одухотворяющее воздействие.)
Художеством из художеств и наукой из наук называлась в христианской аскетике внутренняя работа над собой, труд творческого воссоздания себя как индивидуально-неповторимой искры Творца, уподобляемый расчистке лика на потемневшей иконе. С этой точки зрения все конкретные художества и науки оказываются разветвлениями одного ствола, отблесками единого источника света, свидетельствами и разнообразными проявлениями этого стержневого творчества человека. Потому, в частности, главным условием занятий, скажем, живописью считались не какие бы то ни было специальные художественные способности, а весь строй жизни человека, его цельность, нравственная чистота, духовная устремленность. Это касалось и других занятий, вплоть до таких неожиданных, как, например, добыча жемчуга, и было характерно не только для христианства, но и для любой культуры, развивающейся в лоне живой религиозной практики, конечно, с учётом особенностей каждой религии [2, 3].
Когда же отдельные виды человеческой деятельности «эмансипируются», отщепляются от единого ствола, они, по образному выражению о. Павла Флоренского, уподобляются птенцам, выпавшим из родимых гнезд и вынужденным вести разобщенное и бездомное существование, смысл которого для них самих неясен.
Привычному слову «культура» придаётся множество значений, но главное из них – «возделывание». За этим скрыто значение возделывания Рая, которое поручено Человеку и которое он может осуществлять в синергии – совместном действии со своим Творцом (Быт. 2:15). При таком понимании культуры её можно определить как «дело седьмого дня Творения», как то, что Творец создаёт уже совместно с человеком и через него. Вспомним, что великие христианские мыслители, в частности св. Григорий Палама, в даре творчества видели главное свидетельство богоподобия человека. И в наши дни митрополит Антоний Сурожский говорил, что именно способность творить в первую очередь делает нас родными Богу…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу