Тимоти Мортон - Стать экологичным

Что ж, как рассудил Гуссерль, такого быть не может. Логические высказывания — это не просто симптомы чего-то другого [23] Гуссерль Э. Логические исследования. Т. I: Пролегомены к чистой логике. М.: Академический проект, 2011. . Мы не можем свести их к продукту здоровых мозгов. Они обладают собственной реальностью. Логические высказывания, вместо того чтобы быть доказательством правильного психического функционирования либо же, если расширить идею, правильной человеческой ДНК или чего угодно другого, обладают собственными составными частями, то есть собственной ДНК. Они могут обходиться своими средствами. Логическое высказывание похоже в этом плане на твит или на мем: у него есть своя жизнь, и отсюда следует, что оно уникально и отлично от всего остального, у него есть цвет, аромат и текстура. И вы должны обращаться с ним, как и с молотком, каким-то одним образом, а не другим.

Идея Гуссерля была в том, что океан — не нечто пустое, унылое и огромное: на самом деле он кишит рыбой. Но о каком океане идет речь? Это океан разума, который был открыт Кантом примерно столетием ранее. Кант полагал, что для так называемого чистого разума не имеет значения то, что маленький я, Тим Мортон с его определенным ростом, сложением, цветом и гендером, с его желаниями, надеждами и т. п., мыслит какие-то разумные вещи. В разуме есть нечто трансцендентальное . Вы не можете ткнуть в трансцендентальное пальцем, но оно вполне реально. Океан разума в каком-то смысле плещется за моей головой. Это довольно холодный, необитаемый, непривычно прозрачный океан, поскольку он делает одну-единственную вещь — он математизирует, измеряет вещи и говорит мне, что такая-то галактика такой-то величины, что она существует такое-то время и таким-то образом движется по Вселенной. Однако Гуссерль показал, что, поскольку логические высказывания обладают самостоятельной реальностью, то же самое относится и к другим высказываниям, например высказываниям надежды, желаний, ненависти… Гуссерль словно бы открыл, что в океане Канта множество разноцветных рыб с собственной структурой ДНК, независимой от Тима и таких его характеристик, как рыжеватая щетина. Кант показал, что есть очень важная часть реальности, в которую нельзя ткнуть пальцем, а именно океан разума, а Гуссерль — что данный океан все-таки обитаем и что рыбы, в нем плавающие, — это совершенно самостоятельные сущности с собственной ДНК.

И вся эта рыба не ограничивается высказываниями, которые неопытному глазу все кажутся логическими. Существуют самые разные типы логических рыб, но также надеющихся рыб, любящих, ненавидящих, воображающих, которые выступают интенциональными объектами , и термин «интенциональный» означает, что они содержатся в мысле-океане (то есть это «интенциональный» в смысле «удерживаемый сознанием», а не в обычном смысле «указания на какую-либо внешнюю цель в акте сознания»). Так же как есть определенный способ обращения с акулой, есть и определенный способ обращения с чувством отвращения, то есть существует определенный способ иметь чувство, который сопутствует самому чувству. Акула и способ обращаться с ней — это два полюса одного феномена, как у магнита, они всегда идут вместе, и разорвать их невозможно. А значит, не вполне верно говорить, что у «меня» «есть» «мысль». Скорее так: «я» — то, что я каким-то образом вывожу или абстрагирую из феномена данной конкретной мысли, и точно так же в состав этого феномена входит и то, о чем эта мысль.

Мы настолько привыкли мыслить в рамках дуализма, что следствия факта независимости мыслей от сознания кажутся нам невероятными. Однако идею Гуссерля довольно сложно потопить, поскольку, как и у Канта, она не зависит от убежденности в чем-то внешнем по отношению к самой аргументации; нет никакой другой экологии за пределами той, в которой мы в настоящее время находимся, изучая эту аргументацию. Не бывает так, чтобы сначала феномены случались, а потом вы замечали их. Феномен включает в себя акт обладания им, обработки его молотком, его измерения, математизации или ощущения.

А это, в свою очередь, говорит поразительные вещи о таких формах действия, как работа молотком. Молоток — это нечто определенное, нечто очень специфическое — и всё же это не в точности молоток. Это самые разные вещи для самых разных существ. Это посадочная площадка для мухи. Для пыли это поверхность, на которой можно собраться. Это молоток, когда я берусь применить его в своем проекте с молотком. Однако молоток не пребывает в каком-то космосе и не ждет, пока его кто-то схватит. Молотки случаются, когда вы берете в руки штуку из металла и дерева, чтобы забить крючок, на который можно повесить картину. В таком смысле молоток — всё равно что стихотворение. Стихотворение — это не каракули на странице. Это то, как я выстраиваю каракули, когда читаю их, то, как редактор интерпретирует стихотворение, помещая его в антологии рядом с какими-то другими поэтическими произведениями, и то, как стихотворение преподается на соответствующем филологическом курсе.