Людвиг Клагес - Космология Эроса

Как уже говорилось, в конце XIX века Шулер начал писать диссертацию о значении свастики.

Но она так и осталась незаконченной. В 1901 году Шулер поссорился с Дерлетом. Затем произошел конфликт с Вольфскелем и Георге. Позже Шулер не раз встречался с Вольфскелем. Впрочем, последний постепенно утратил уважение к своему бывшему товарищу. Шулер чувствовал себя окруженным «тайным еврейским заговором». Об этом говорят его короткие заметки: «Двусмысленнонедвусмысленные фигуры таинственных сцен: темный раввин — ужасная галицийская еврейка — еврейский “мистик”, очевидно, уполномоченный тайного ордена. Зависимость “Блеттер” [печатного органа, в котором публиковался Георге. — Прим, пер.} от еврейского централа становится очевидной... Тайное руководство обнаружено, и руководителя зовут Вольфскель». Когда Вольфскель решил открыть некий еврейский «светильник крови», то этого оказалось достаточно, чтобы Клагес окончательно разорвал с ним отношения. Родерик Хух так описывал проблему распада кружка кос-мистов: «Оба космиста — Шулер и Клагес — могли первое время спокойно общаться с Вольфскелем и другими чистокровными евреями, так как они искали не расу, а душу, сияющую духовную субстанцию. Вольфскеля они осудили только тогда, когда он захотел открыть сионистский „светильник крови“, а значит, в их представлении, собрался изменить космическую душу». Клагес просто возненавидел Стефана Георге за его связи с различными юношами: «... педагогический Эрос направлен исключительно к еврейским юношам... и едва ли требуется исключительная проницательность, чтобы увидеть, что бог, в которого он верит и которого он воплотил в 15-летнем юнце по имени Кронфельд, не что другое, как Яхве!»

Если говорить о других видных космистах, которые так или иначе повлияли на идейные убеждения Людвига Клагеса, то необходимо назвать поэта Людвига Дерлета. Он был крайне сложным человеком, так как, с одной стороны, был приверженцем оккультных воззрений, близких к розенкрейцерам, с другой стороны, видел себя «воинствующим христианином». Однако это был человек, который не только проповедовал агрессивный, почти орденский католицизм, но и был прекрасно знаком с другими религиозными течениями. Впервые гностическое влияние он ощутил после знакомства с сэром Жозефом Пеледаном, гроссмейстером Ордена Розенкрейцеров и Храма Грааля. Несколько позже Дерлет, подобно Шулеру, познакомился с Генри Папюсом. Именно Дерлет подсказал Шулеру одну интересную мысль. В своем докладе «Термы, игры, солнечный ребенок и цезаризм» Шулер указывал на возможность пролития крови для овладения светом противника. Чтобы понять кровавые ритуальные убийства, он очень рекомендовал изучить труды баварского философа Баадера. Франц Бенедикт фон Баадер (1765-1841) родился и умер в Мюнхене, где совместно с Якобом Беме изучал теософию. В своем окружении он считался гностиком, хотя на самом деле всю жизнь оставался католиком. Именно Баадер был одним из тех мостиков, которые вели к немецкому идеализму. Хотя бы по этой причине Шулер и Клагес, никогда не скрывавшие своего скептического отношения к христианству, разорвали отношения еще в 1901 году. Известный на всю Германию поэт Стефан Георге хотя и не был космистом в полном понимании этого слова, но был близок к кружку — его можно было бы назвать «специально приглашенным гостем». Клагеса этот поэт-мистик впечатлил воспеванием силы снов (эта тема также была затронута в «Космогоническом Эросе»). Георге пытался уладить конфликты, возникавшие в кружке, но это было совершенно безнадежной затеей, а потому со временем он занял позицию стороннего наблюдателя. О том, насколько сильное впечатление на Клагеса произвел Георге, говорит хотя бы тот факт, что в первой книге, посвященной этому таинственному поэту (она увидела свет в 1902 году), Клагес говорит о нем не как он поэте, но как о провидце. Впрочем, философ потом попытался отказаться от своих слов, но они не выглядели «легкомысленными»: «В древности было достаточно только лишь слушать, сейчас задача состоит в том, чтобы заново освятить раннее оскверненные слова». Кроме того, Клагес никогда не скрывал своих симпатий к язычеству: «Языческая речь — это не часть истории, а вера в действительность сиятельного момента». Именно в этом Клагес видел главную задачу поэзии как таковой. Читатель должен был получить надличностные впечатления, стать частью силы, заново запускающей «волну жизни». Но одно стихотворение Клагес ценил особенно: