Томас Кун - После «Структуры научных революций»

«Я хочу подумать», – сказал я. «Да, но учтите, – ответил Стронг, – что в пятницу я должен идти к регенту с этим делом». «Я сообщу вам о своем решении до пятницы», – сказал я и ушел.

После этого у меня произошел весьма горячий разговор с руководителем философского факультета. В конце концов я сказал: «Делайте что хотите, я со всем согласен».

Я был тогда очень расстроен. Не ожидал, что коллеги с философского факультета отнесутся ко мне столь недоброжелательно. Почему они не поговорили со мной, не сказали, что именно их не устраивает? Но нет. Я остался еще на год и уехал из Беркли не из-за этой обиды. Произошло событие, которое уменьшило для меня привлекательность этого места. Я получил приглашение приехать в Принстон, а там мой старший коллега работал над новой учебной программой. Мы могли бы работать вместе и подключать к проекту других. Это выглядело весьма привлекательно. Я получил это предложение, когда находился в Дании. Я не мог ответить до возвращения, но хотел работать над этой программой и мечтал посетить Принстон. Поэтому когда мы вернулись из Дании, это было, по-видимому, в 1963 году, съездили с женой в Принстон, и я решил принять предложение.

К. Г а в р о г л у: Зачем вы ездили в Данию?

Т. К у н: Вскоре после того, как я закончил работу над рукописью «Структуры», я был приглашен Американским физическим обществом возглавить проект по истории квантовой теории. Одним из тех, кто меня пригласил, был человек, под руководством которого я писал докторскую диссертацию, ван Флек. И я согласился. Я не принял бы это предложение, если бы не закончил «Структуру». Я знал, что собираюсь делать дальше – это было моим обязательством перед собой, – работать над книгой о соотношении науки и философии в XVII веке. Однако пока я мог это отложить, что я и сделал. Я взялся за эту работу и успокоился. Ничего конкретного о ней сказать не могу, за исключением одного: вероятно, этот проект имел реальное влияние. Мы сняли несколько микрофильмов архивных материалов. Мы получили рукописи и письма, хранившиеся в разных местах. Мы составили их каталог. Вероятно, это было самое важное. Многие интервью были просто ужасными, хотя бывали и неплохие. Но физики, включая одного из спонсоров проекта, хотели получить картину развития идей. Этого, конечно, и я хотел. Будучи историком, я знал, что автобиографии ученых чаще всего неточны и полны ошибок. Но если вы садитесь за опубликованные статьи и другие доступные материалы, а затем спрашиваете, почему ученый рассказал такую, а не иную историю, вы получаете ключ к реконструкции подлинной истории.

Чего я не ожидал, так это столь большого количества людей, которые говорили: «Я не знаю, не могу вспомнить, почему вы считаете, что я должен помнить это?» Поэтому мы получили гораздо меньше, чем я надеялся. С другой стороны, ученый может свободно рассказывать о том, как хорошо ему было, скажем, в Мюнхене, у кого он учился, что он чувствовал, когда приехал в Геттинген, и так далее. Но если попробуете пойти еще дальше назад во времени и спросить его, когда он решил стать ученым, то слишком часто вы услышите: «Не помню, это не физика». Вот таким был проект по истории квантовой физики. После возвращения в Штаты я на следующий год переехал в Принстон.

В. К и н д и: Не могли бы вы что-то сказать о студентах и аспирантах, которые работали с вами?

Т. К у н: У меня никогда не было много аспирантов. Видимо, отчасти потому, что их всегда было мало, а отчасти потому, что я склонен запугивать их. Я очень требовательно к ним отношусь. Моими первыми аспирантами, хотя один официально получил степень не под моим руководством, были Джон Хейлброн и Пол Формен, который защищался под руководством Гюнтера Дюпре после моего отъезда, хотя диссертацию готовил у меня. Джон едва не защитил диссертацию по физике, однако заболел и во время болезни прочитал книгу Торндайка «История магии и экспериментальной науки». После этого он решил, что хочет стать историком науки.

Я мог бы перепутать этот случай с другим, который произошел в Беркли, когдая еще не читал учебных курсов. Зашел как-то ко мне в кабинет аспирант-философ, чтобы узнать о лекциях, и спросил: «Что вы думаете о Дампьерах?» Дампьеры – это однотомная история всех наук [232], и я ответил примерно следующее: «Я никогда не мог осилить эту книгу и думаю, что она очень поверхностная». Он воскликнул: «О, а мне она кажется превосходной!»

Вот так я начал готовить аспирантов. Должен сказать, были и другие аспиранты, но ни один из них не приобрел такой известности, как Джон… Могу сказать и о работе Пола «Веймарская культура и квантовая теория» [233]. Ясно, что это не может быть верно в целом, однако он слишком многое оставил в стороне, чтобы избежать критики. Помню, когда я впервые прочитал его материалы. Это было в Принстоне. Я оставил записку на доске объявлений факультета: «Я только что прочитал самую поразительную работу из всех, какие читал после работ Александра Койре!» Вот такими были мои первые аспиранты. О Принстонских своих подопечных тоже с удовольствием расскажу.