Дитрих Гильдебранд - Метафизика любви

Решительная преданность, заключающаяся в супружеской любви как таковой, очевидно, приобретает новый характер в результате добровольного согласия, когда мы раз навсегда решаем жить с другим человеком одной жизнью, и тем более в результате уникальной передачи себя самого другому человеку в consummatio брака (в завершающем акте бракосочетания). Мы далеки от мысли каким-либо образом преуменьшать это усиление. Это, с одной стороны, усиление, а с другой – нечто совершенно новое. И то и другое требование примата в нашем сердце соотносятся между собой как росток и полный расцвет. Их разделяет пропасть, что выражается в том, что брак нерасторжим и является таинством. Но это уже выходит за рамки нашей проблемы.

Но несмотря на это было бы ошибочным утверждать, что из согласия и consummatio – даже без лежащей в их основе любви – вытекает требование любить супругу или супруга больше , чем другого человека.

Мы не можем, однако, закончить рассмотрение вопроса о примате любви между мужчиной и женщиной, не указав на интересное обоснование примата брачной любви, данное св. Фомой, которое, как нам представляется, содержит в себе различные серьезные ошибки. Св. Фома говорит в отношении любви мужчины к женщине, что первый обязан любить ее больше всех остальных людей потому, что она является частью его тела.

Во-первых, здесь игнорируется классическая мотивация брака. Другой человек становится частью моего тела в результате того, что я его люблю. При этом св. Фома считает, что примат такой любви начинается только с брака, и, вместо того чтобы видеть в согласии и в consummatio увенчание любви между мужчиной и женщиной, он рассматривает бракосочетание с другим человеком в качестве мотива брачной любви.

Согласно такому взгляду, нет никакого основания особенно любить другого человека, если он еще не вступил со мной в брак.

Однако помимо игнорировании того, что требование рассматриваемого примата заключается уже в добрачной любви, а также того, что брачная любовь является лишь следствием согласия и физического единства, здесь содержится еще одна ошибка.

Это не только сведение предпочтения в ordo amoris к согласию и consummatio – к заключению брака – и игнорирование требования, основанного уже на добрачной любви. Но и в качестве основания приводится не обязательство, вытекающее из согласия и из consummatio брака, а тот факт, что супруга является «частью моего тела». Любовь к своему телу распространяется на другого человека, так что здесь идет речь о расширенном себялюбии.

Мы уже видели раньше, насколько нелепо выводить любовь к другому человеку из себялюбия. Здесь же в качестве мотива данной любви и ее предпочтения всему остальному рассматривается высшая степень интимности, заключающаяся в «слиянии плоти», в окончательном единении с другим человеком.

При этом доводится до крайности смешение причины и следствия. Такая близость, такая интимность является завершением существующей любви, а ни в коем случае не мотивом. Я хочу иметь такие близкие отношения с другим человеком потому, что я его люблю такой любовью. Близость не может быть причиной любви. Она является следствием любви и теряет свой подлинный богоугодный смысл союза, если мы рассматриваем другого человека как продолжение нас самих.

Как мы уже видели выше, любая привязанность, основанная на том, что я вижу в другом человеке продолжение собственного «я», является не любовью, а чем-то совершенно иным.

После того как мы осветили причины, по которым любовь к супругу или супруге и уже добрачная любовь должны занимать первое место в рамках любви к человеку, мы теперь обратимся к вопросу о том, какие факторы обусловливают «большее» чувство в дружеской любви.

Говоря о «дружеской любви», мы хотя и обозначаем тем самым особую категорию любви, однако такую, которая объемлет собой бесчисленные оттенки данного чувства. Хотя также и в супружеской любви наблюдаются различия, связанные с ее качеством, глубиной и возвышенностью, интенсивностью и масштабом, тем не менее ее категориальный характер не вызывает сомнений, и она резко отличается по своим свойствам от других категорий любви.

Это обусловлено ее решительным и избирательным характером.

В дружеской же любви, очевидно, имеет место значительная градация, связанная также и с категориальным характером. Слово «друг» может иметь в различных случаях различное звучание и содержание. Мы можем называть друзьями людей, с которыми нас связывают многолетние отношения, с которыми мы многое пережили. Но мы можем называть друзьями и тех, с кем мы связаны глубочайшими узами, кто играет в нашей жизни фундаментальную роль. И между двумя этими полюсами пролегает целая градация совершенно разных, более или менее близких отношений. Мы можем называть друзьями людей, если мы находим с ними взаимопонимание в определенных областях, если они нам симпатичны, если мы убеждены во взаимной благожелательности и интересе друг к другу. Но дистанция между такими отношениями и отношениями между Давидом и Ионафа-ном, Пиладом и Орестом, св. Августином и Алипием огромна, и то место, которое должен занимать в нашем сердце согласно ordo amoris наш друг или подруга, очевидно полностью зависит от вида дружбы, ее силы, степени объективной предназначенности и того особого слова, которое было произнесено Богом между нами.