Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн - Формы жизни

В поздние годы Витгенштейн рассматривал свое детство, подобно Святому Августину в «Исповеди», бичуя свои детские грехи и соблазны — лень, нетерпение, гордыню. Единственное, о чем он говорил с гордостью, это что он был окружен великой культурой Австро-Венгрии и впитывал ее.

Витгенштейн вспоминал:

…я был усердным и в то же время слабохарактерным ребенком. Очень рано в своей жизни я осознал величайшую силу характера моего брата Пауля. Когда он прибаливал и уже выздоравливал и его спрашивали, не хочет ли он еще полежать в постели, он спокойно отвечал, что уж лучше он еще полежит, в то время как я в тех же обстоятельствах отвечал (что было неправдой), что я хочу вставать, потому что боялся дурного мнения взрослых о себе [Monk 1990:35].

Когда мне было 8 или 9 лет, я пережил опыт, который если и не был решающим в моей будущей жизни, то, по крайней мере, был в духе моего характера той поры. Как это произошло, я не помню. Вижу лишь себя стоящим у двери и размышляющим: «Зачем люди говорят правду, когда врать гораздо выгоднее?». И я ничего не мог понять в этом [McGuinnes: 47].

В зрелые годы Витгенштейн был болезненно честным человеком. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними — говорили древние. Природа истины — одна из важнейших проблем его главного произведения — «Логико-философского трактата».

Учился Людвиг плохо и не имел склонностей ни к каким предметам, кроме техники. В семь лет он сконструировал швейную машину из дерева и проволоки. Даже на фортепиано при всей его музыкальности ему было лень учиться. По-видимому, его занимало только то, что вызывало его непосредственный интерес, но не то, что от него требовали. Так, позже он самостоятельно научился играть на кларнете и умел совершенно удивительно свистеть — мог исполнить губами целое музыкальное произведение.

Однажды он сказал своему другу: «Неважно, что ты сделал, ты бы даже мог убить кого-то, важно, как ты говоришь об этом и говоришь ли вообще» [McGuinnes]. Фраза эта кажется странной и нуждается в комментарии. Ее ключевые слова — делать, убить, говорить. Здесь невольно вспоминается восточная философия дао и дзен, традиции, с которыми произведения Витгенштейна связывают типологически. В даосизме считается, что человек должен выполнять свое земное предназначение, каким бы оно ни было. Сходная доктрина развивается в философии санкхья, изложенной в «Бхагаватгите» — так называемая философия незаинтересованного действия. Человек должен делать то, что ему положено по его призванию, не размышляя о результатах. С другой стороны, в этой фразе несомненно выражено противопоставление того, о чем можно говорить, и того, о чем следует молчать, столь значимое для «Логико-философского трактата». Как говорить и говорить ли вообще — одна из основных этических проблем всей философии Витгенштейна.

На все сказанное определенный свет проливают сведения о том, что читал Людвиг. По его поздним признаниям, сделанным Малкольму и Друри, его любимыми произведениями художественной прозы были «Михаэль Кольхаас» Клейста и «Хаджи-Мурат» Л. Н. Толстого. Во имя высшего долга, внутреннего императива, защищая свое достоинство, герои этих произведений идут на все, даже если их ждет насильственная смерть. Если бы Витгенштейн любил литературу XX века, ему несомненно был бы близок «Посторонний» Камю, но Витгенштейн не любил культуру XX века, и даже неизвестно, читал ли он Камю.

Итак, ранняя, совсем ранняя отроческая и юношеская философия Витгенштейна — это героический романтизм. Не надо думать, что романтизм — это возвышенные речи, «высокое и прекрасное», по выражению героя «Записок из подполья» Достоевского. Романтизм — чрезвычайно жестокая идеология, выросшая на насилии Великой французской революции как реакция на нее. Главное в идеологии романтизма — это культ индивидуализма и разорванных связей между человеком и обществом [Лотман 1972]. Это очень мрачная идеология. Ее достаточно адекватно описал Бертран Рассел в главе «Байрон» в своей «Истории западной философии» [Рассел 1994].

«Романтическим, слишком романтическим» был ранний круг чтения Витгенштейна. Он высоко ценил Гете, Шиллера, Мерике, бесконечно почитал Бетховена как культурный романтический тип, ценил Ницше, хотя и говорил о нем, что это более поэт, нежели философ. Первой философской книгой, с которой его познакомила Гретль, была «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. Шопенгауэр оказал влияние на общефилософские разделы его «Тетрадей 1914–1916». О своем современнике Освальде Шпенглере и его книге «Закат Европы» Витгенштейн отзывался достаточно высоко, но как-то сказал Друри, что, если бы Шпенглер имел мужество написать маленькую книгу, то это могла бы быть великая книга (аллюзия на «Логико-философский трактат» достаточно прозрачна — известно, что Витгенштейн умер не от скромности, а от рака предстательной железы).