Людвиг Фейербах - Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

Фейербах указывает на одно противоречие в кантовском понятии «вещи в себе» (вещи самой по себе, вещи как она есть, независимо от отношений), на которое обратили внимание еще Фихте и Шеллинг: ведь если вещь как таковая стремится к абсолютности, к тому, чтобы быть самодовлеющим бытием, то к абсолютному неприложимы различения качеств, а значит, у нас не будет основания отличить эту вещь в себе от всего остального, вообще как-либо выделить ее из бытия. Фейербах додумывает эту критику: если вещь не извлечешь из бытия, то у нас нет никаких вещей в распоряжении, а значит, мы такое бытие можем вполне признать и небытием, «ничто».

В мыслях время, конечно, есть первое, обособишь ли ты его от развития, изменения или движения, предпошлешь ли его им; но мысль не господин и не учитель природы; в действительности время представляет собой нераздельное единое с развитием, единое с природой, единое с временными вещами. Но разве эти вещи суть вещи в себе? Я не знаю этого. Но для меня, который не может отделить себя от времени, эти временные вещи суть также вещи в себе, а само время так же, как Солнце, планеты и кометы, движущиеся в пространстве и во времени, является чем-то действительным и именно поэтому чем-то в себе самом, чем-то вне и без моей головы существующим. Я не терплю в своей голове никакого очевидного противоречия, никакой туманности, будь то туманность кантовская или гегелевская; я ничего не знаю об идеальности, т. е. о недействительности, которая все же опять-таки должна быть действительностью, ничего, стало быть, не знаю о той действительности недействительности, какой является туманное время умозрительной философии Германии. Я не знаю никакого другого различия между «для меня» и «в себе», между субъектом и объектом, кроме различия между воображением и действительностью, между обманом и истиной, между видимостью и сущностью.

Фейербах противопоставил учению Канта о познании отказ от понятия «идеальное» и различение только достоверного и недостоверного, которое может быть одинаковым способом произведено и во внешней действительности, и во внутренней действительности человеческого сознания.

Туманное время – Фейербах упрекает спекулятивную (умозрительную) философию за то, что единого определения времени в ней так и не было дано.

Но и то и другое, и сущность и видимость, находятся у меня не по ту, нет, а по сю сторону пространства и времени. И я не жалуюсь на эту свою полную посюсторонность. Я не нахожу здесь никаких необъяснимых и неразрешимых противоречий с человеческим стремлением к счастью, какие я нахожу в теологии и метафизике. Нет, не существует никакого другого лекарства против неизлечимых болезней, против низостей и гнусностей природы и человеческого мира, кроме времени. То, что время приносит с собой к нашему ужасу и печали, то самое оно снова погружает в своих волнах к нашему утешению и счастью.

Здесь философ опирается на метафору времени как течения, наподобие течения реки, нормативную уже в античной философии. Так, слово «ритм» буквально означает просто «течение», то есть некоторое целесообразное и упорядоченное движение.

«Какой яркий образ!» Но зато, как освежающе, как благодетельно это время, мыслимое, подобно текущей воде, уносящей весь сор, по сравнению с мертвым, метафизическим временем, вытянутым только в одну, к тому же математическую, линию, которая, как известно, не имеет ширины, с временем, которое не отличается от старой теологической вечности, существующей только в голове абстрактного мыслителя! «О вечность, о ты, громовое слово!»

Образ линейного времени, конечно, обязан своим возникновением прежде всего физике Ньютона с представлением об однородности пространства и времени, что позволило перенести привычки восприятия линейной перспективы на восприятие времени. Развитие дифференциального исчисления, позволившего представлять процесс как линейное приближение, окончательно утвердило эту метафору времени как прямой линии.

О вечность, о ты, громовое слово (нем.: O Ewigkeit, du Donnerwort) – начало одного из известнейших хоралов И.-С. Баха.

И ты отзвучало, и твои страхи и чары исчезли и уже не мешают нам больше наслаждаться нашими бедными по сравнению с твоими вечными чрезмерными радостями, но зато действительными временными радостями! Восстановим же снова доброе имя времени по сравнению со всеми вещами. Только ему мы обязаны тем, что мы освобождены от геологических чудовищ, от дейнотериев и мегатериев, ихтиозавров и как их еще называют, этих великанов животного царства! Только ему мы будем обязаны – конечно, не без нашего содействия – если мы когда-нибудь освободимся от существующих еще пока теологических и антропологических несообразностей, не совместимых с человеческим существованием и благополучием.