Фридрих Ницше - Воля к власти

Ещё раз говорю: многие новые боги ещё возможны! – Сам Заратустра, правда, закоренелый атеист. Так что надо понять его правильно! Он хоть и говорит, что поверил бы – но Заратустра никогда не поверит …

Тип бога по типу творческих гениев, «великих людей».

[А сколько новых идеалов в сущности ещё возможно!] Вот вам идеал, который мне удаётся уловить раз в каждые пять недель во время дикой и одинокой прогулки, в лазурный миг кощунственного счастья. Проводить жизнь среди нежных и абсурдных вещей; вчуже от реальности; полу-художником, полуптицей и метафизиком; без «да» и «нет» по отношению к реальности, за исключением разве тех мигов, когда, подобно хорошему танцору, снисходишь до неё и лёгким касанием мыска признаёшь; вечно под щекочущим зайчиком какого-нибудь солнечного луча счастья; раскован и бодр духом даже в печали – ибо печаль хранит счастливого; прицепляя маленький хвост шалости даже самому святому, – это, как оно само собой понятно, идеал тяжёлого, в центнер весом, духа, духа самой тяжести…

Из воинской школы души. Храбрым, радостным духом, выдержанным посвящается.

Не хочу недооценивать любезные добродетели; но величие души дружит не с ними. Да и в искусствах истинный размах исключает всякую приятность.

Во времена болезненного напряжения и уязвимости – выбирай войну: она закаляет, она наращивает мускулы.

Последним уделом глубоко раненных остаётся олимпийский смех; имеешь только то, что необходимо.

И так уже десять лет: до меня более не доносится ни звука – край без дождя. Нужно иметь в себе большой запас человечности, чтобы не изнемочь в такой засухе.

[Мой новый путь к «да».] Философия, как я прежде её понимал и жил, есть добровольное гостевание на проклятых и нечестивых сторонах сущего. Из долгого опыта, приобретённого в этом скитании по льдам и пустыням, я научился на всё, что прежде посягало на философствование, смотреть иначе: скрытая история философии, вся психология великих её имён открылась мне в новом свете. «Сколько истины вынесет, на сколько истины отважится данный ум?» – вот вопрос, ставший для меня главным мерилом значения и ценности. Заблуждение – это трусость… всякое достижение познания есть следствие мужества, суровости к себе, чистоты перед собой… Подобная экспериментальная философия, какой я её живу, на пробу предвосхищает даже возможности принципиального нигилизма: однако это вовсе не означает, что она останавливается на отрицании, на «нет», на воле к «нет». Она, напротив и в гораздо большей мере, хочет дойти как раз до обратного, пробиться до дионисийского да-сказания миру как он есть, без изъятий, исключений и разбора, – она хочет вечного круговорота всё тех же вещей, той же логики и нелогичности узлов и хитросплетений. Высшее состояние, которого может достигнуть философ, – это относиться к сущему дионисийски. Моя формула для этого состояния: amor fati [254] Любовь к року (лат.). …

Сюда же относится и вот что: понять прежде отрицаемые стороны сущего не только как необходимые, но и как желательные, и не только как желательные в отношении к прежде утверждаемым, принятым сторонам (допустим, как их дополнения или предпосылки к их существованию), но ради них самих – как более мощных, плодотворных, истинных сторон сущего, в которых отчётливее артикулирует себя его воля. Равно как сюда же принадлежит и необходимость отнестись к прежде только утверждаемой, одобряемой стороне сущего не столь однозначно; понять, откуда эта прежняя завышенная оценка взялась и сколь мало обязательна она для дионисийского ценностного отношения к сущему: я вычленил и понял, что именно говорит здесь «да» (инстинкт страдальцев, во-первых, стадный инстинкт, во-вторых, и ещё тот самый третий, инстинкт большинства, не желающий признавать исключения). Тем самым я догадался, с какой мерой необходимости иной, более сильный человеческий вид должен мыслить себе возвышение и развитие человека с учётом той, иной стороны сущего: высшие существа, по ту сторону добра и зла, по ту сторону оценок, которые (оценки) не могут отрицать своего происхождения из сферы страдания, стада и большинства, – я искал начатки формирования этого обратного идеала в истории (открыл наново и постулировал понятия «языческое», «классическое», «благородное»).