Петер Слотердайк - Солнце и смерть. Диалогические исследования

Управленческий аппарат – вопреки его убеждению в своей эффективности – это антиинженерная, антиученая и антитворческая сила. Это – как раз та твердая древесина, та косная материя, которой обрастает некогда гибкий росток «фаустовской» культуры, лишаясь гибкости и способности развиваться. Сегодня эта «оргструктура» раздулась от самомнения, полагая, что она может «управлять качеством» работы предприятия или вуза – причем именно благодаря тому, что будет гасить всякое творчество и импровизацию живых умов. Все эти управленцы среднего и низшего звена не имеют ни малейшего представления о процессах, которыми они управляют (не говоря уже о том, что они не знают, кто такой Фауст).

Именно о таком управляющем болванчике и пишет О. Шпенглер, представляя его как главный симптом грядущего заката и гибели «фаустовской» политехнической цивилизации: «Образ современного волшебника: работник, стоящий у распределительного щита с его рубильниками и надписями и с помощью этого щита простым движением руки вызывающий к существованию колоссальные действия, не имея об их сущности ни малейшего понятия, – есть символ человеческой техники вообще» [302] Шпенглер О . Закат Западного мира. С. 964. . Не великий ученый-физик, не инженер-изобретатель, а оператор, не ведающий толком о тех силах, которыми он управляет, но стоящий у командного пульта, привел к чернобыльской катастрофе. Офисный пролетариат – как и всякий пролетариат – норовит установить свою диктатуру, свергнув аристократию политехнической мысли. Именно он установил правило: «Изобретателя в цех не пускать!» Ведь мысль изобретателя вечно стремится к новому – а это сорвет налаживаемый процесс производства. Закат Западного мира начинается тогда, когда изобретение превращается в стандарт: «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно, и мы тебя стандартизируем».

Даже великий О. Шпенглер – как говорится, в силу своей исторической ограниченности – не понял до конца смысла сцены на большом дворе перед дворцом в «Фаусте» гениального И. В. Гете, потому что не дожил до тотальной диктатуры офисного пролетариата. Сцена такова: бесы-лемуры, ведомые Мефистофелем, роют могилу еще живому, но ослепшему Фаусту. Бесы спрашивают, что им делать: «Зачем мы шли, о том забыли сами». (Как это характерно для «вспомогательного аппарата»!) Мефистофель велит положить на землю одного из бесов и снять с него мерку, чтобы определить размеры Фауста – для его могилы. Бесы принимаются за работу – а из дворца выходит Фауст, который ничего не видит и ничего не понимает в действиях «технического персонала» . Он думает, что начались широко задуманные им мелиорационные работы: надо отгородить море дамбой, а болота – осушить, прорыв каналы. Фауст счастлив: «Как звон лопат ласкает ухо мне! Здесь вся толпа мой замысл исполняет». Вдохновленный свершимся триумфом науки и техники, он произносит наконец те слова, которые так долго ждал от него Мефистофель: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – и умирает, как то и было предусмотрено договором. Персонал, возглавляемый эффективным менеджером Мефистофелем, хоронит его. Он копал ученому могилу, а вовсе не прокладывал каналы по его проекту.

Основатели Франкфуртской школы М. Хоркхаймер и Т. Адорно бежали от фашизма в Америку – и быстро сделали для себя горький вывод: в их творчестве не нуждается ни гитлеровский тоталитарный режим, ни режим демократический. Что один, что другой поражены шпенглеровским «закатом» – чумой технократии, которая несет неизбежную смерть гуманитарной культуре.

Но жить перед лицом этой смерти, как призывал М. Хайдеггер, представители Критической Теории не хотели. Они хотели побороться с наступающим безличным чудовищем Das Man – универсальным духом стандартизации и технологизации, который у М. Хайдеггера диктует моду на все, плодя конформизм. Чтобы поразить это чудовище в самое сердце, М. Хоркхаймер и Т. Адорно решили выяснить, где оно находится, – и создали Критическую Теорию из теории отчуждения раннего К. Маркса, глубинной психологии и теории музыки.

Движущей силой научно-технического прогресса и первопричиной заката Западного мира М. Хоркхаймер и Т. Адорно сочли разум, превознесенный до небес Просвещением. Этот разум, а не какой-то мифический Мефистофель и не какая-то мистическая «фаустовская» душа заставляет научно-технический прогресс развиваться без границ. И объяснение этому может быть дано чисто психологическое.