Николай Фёдоров - Вопрос о братстве. С комментариями и объяснениями

Федоров отсылает к эпизодам из житий мученицы Христины и Карпа , одного из 70 апостолов, друга ап. Павла (некоторые агиологи различают двух Карпов и упоминаемого в данном контексте считают не апостолом, а пресвитером критским). Карп, возмущенный поступком язычника, который отвратил от веры в Бога одного из членов христианской общины, видит сон, в котором и соблазнитель, и отступник оказываются на краю адской пропасти, куда их пытаются стащить змеи. Праведно негодуя, Карп ждет, когда же наконец кара Господня постигнет грешников, и тут видит Христа, сходящего с небес и протягивающего им руку помощи. Видение Карпа было известно на Руси в составе древнерусских сборников. Федоров подчеркивает мотив прощения грешников, всеобщего спасения, живший в христианском предании, критически сопоставляя с ним возникшую в качестве секуляризованной версии католической идеи посмертного воздаяния идею «научного ада», высказанную французским философом, историком религии Э. Ренаном. В своих «Философских диалогах и отрывках» (1876) он писал: «Итак, я вызываю иногда ужасную мечту – мечту о том, что авторитет сможет прекрасно когда-нибудь иметь в своем распоряжении ад, но не ад средневековья, в существовании которого нельзя было бы убедиться, но ад настоящий» ( Ренан Э. Собр. соч. Т. 5. Киев, 1902. С. 162). «Научный» ад, по мысли Ренана, будет достоянием «аристократии ума», «непогрешимого папства», что позволит ей держать в повиновении остальную людскую массу.

Мы не перечисляем здесь всех поводов к разрыву между восточною и западною церквами, между латино-германским и греко-славянским миром, потому что все, как до сих пор сказанное, так и то, что будет сказано впоследствии, есть не что иное, как раскрытие этих поводов к разрыву и попытка к примирению двух миров <���…>

Под влиянием магометанства, благодаря которому возникло иконоборство, христианство распалось. Ветхий Рим воспользовался бедствиями Константинополя и, первый по чести, пожелал быть первым и по власти; в этом стремлении и скрытый смысл крестовых походов, войны против иконоборцев. Будучи для пап средством к подчинению восточной церкви, для баронов средством приобретения новых владений, в глазах простого народа крестовые походы были приобретением индульгенций, подвигом искупления как своих грехов, так и грехов своих отцов.

Крестовые походы, сделавшие центром стремлений Иерусалим, оказали влияние на космографию и даже на космогонию. В дантовской поэме вся космография и даже космогония связаны с положением Иерусалима; так падение Люцифера образовало гору искупления у Иерусалима, а на противоположной стороне – гору очищения (чистилище), на вершине которой земной рай. От подножия горы очищения Дант видит четыре звезды, образующие на южном небе Крест, который видели, по его словам, только два человека. Так переплетается в поэме Данта действительное с фантастическим; точно так же и в путешествиях, открывших новые пути, фантастические цели переплетались с действительными. Несмотря, однако, на отводимое Дантом место Иерусалиму – место, которое должно бы дать ему главное значение в деле искупления, Дант оказывается совершенно равнодушным и к освобождению этого города, и к крестовым походам. Не так, конечно, относились к Иерусалиму крестоносцы, они видели в крестовых походах завершение искупления, думали, что взятием Иерусалима искупление должно окончиться, должен наступить последний суд и воскресение, что и выражено в легенде, по которой император слагает на Масличной горе, или на Голгофе, у подножия креста корону в знак того, что земное оканчивается и начинается небесное.

Речь идет о византийском императоре Гераклии (535–641), разгромившем персов в 627–628 гг. По легенде, одним из условий мирного договора с персами было возвращение ими ранее захваченной религиозной реликвии – «креста Господня». В 631 г. Гераклий вернул этот крест в Иерусалим, перенеся его на Голгофу на собственных плечах. Здесь император сложил свою царскую порфиру и венец, а крест был «воздвигнут» в церкви Св. Гроба. Это событие церковь вспоминает 14(27) сентября в праздник Воздвижения.

В данном, а также следующем абзацах Федоров обращается к образам поэмы Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия», представляя ее как версию средневековой картины мира, построенной на «птолемеевском» (Федоров использует устаревшую огласовку «птоломеевский») мировоззрении, где Земля является центром Вселенной.