Александр Фломастер - Игра правил

Разговор продолжался ещё около двенадцати минут. Я успокоился. И вернувшись к изначальной теме, уповал на извечное стремление человека найти какую-то объективную единую для всех истину и неуместное желание объять весь мир единым взглядом. Озвучил, что не устраивает почему-то человека правда. Та самая, что своя у каждого. И что отсутствие недоступной истины и не даёт людям покоя. В том числе не даёт это обстоятельство покоя и мне. Выдал ей переживания касательно своих метаний в разные стороны и касательно неспособности отстоять удерживаемую позицию. По итогу успокоил и оправдал себя тем фактом, что самокритика и поиск — это оптимальная модель развития. А закоренелая убеждённость в какой-то одной позиции без взгляда со всех сторон — сродни фанатизму и «не есть хорошо». Извинился, что вместо благодарности за помощь накручивал её своими неуместными эмоциональными выпадами. Мы допили чай и каждый пошёл заниматься своими делами.

Излишне мрачные резные деревянные часы в прихожей уверяли о наступлении четверти восьмого. Среди расставленных на сегодняшний вечер приоритетов работа по-прежнему покорно ютилась в самом невзрачном захолустье моих мыслей. В фокусе был предстоящий разговор и его возможные перспективы. Причём перспектива ударов по самолюбию пугала куда меньше, чем перспектива ударов по мировоззрению. Перспектива узнать, что ты не так хорош, как о себе думал, — это полбеды. А вот перспектива понять, что видел мир не таким, какой он есть на самом деле, — это уже беда, как говорится, в полном объёме. Опасения, что строил фундамент своих ценностей и целей совсем не на том, на чём нужно было строить… С другой стороны, почему это пугает? По идее, должно же быть наоборот. Открывать для себя что-то новое всегда замечательно. Разве не так? Разве может существовать какая-то проблема в познании и открытии нового? Так новое-то открыть приятно. А вот переворачивать жизнь с ног на голову или с головы на ноги — это уже совсем другой вопрос. Это не прибавить недостающее к имеющемуся. Не дополнить кусочками мозаики проявляющуюся годами картинку. Речь о возможности кардинального пересмотра призмы восприятия действительности. О возможности полностью выкинуть все ранее имеющиеся детали и начать собирать мировоззрение по крупицам с нуля. И именно такой расклад и пугает.

А способен ли вообще человек на подобное? Или он будет отбрыкиваться и закрываться от такого процесса всеми силами? Будет ли психика способна принять иную модель? Или она будет защищать саму себя отрицанием и блокированием информации противоречащей прежним установкам? Явится ли нынешний мой страх озвученных перспектив причиной невозможности впитать в себя новое? Готов ли я к этому? Готов ли я поставить на кон своё миропонимание и в случае проигрыша — безвозвратно от него отказаться? Нужно ли мне это? — бесконечные вопросы безжалостно терзали мой мозг. И хоть логика протестовала против целесообразности подобных экспериментов, но какой-то непонятный внутренний голос всё-таки настаивал на их проведении.

— Почему В всегда так уверен в произносимом? — рассуждал я. — На его овальном, всегда гладко выбритом кареглазом лице никогда нет гнетущего и разъедающего сомнения. Нет животного страха ошибиться. Он будто точно знает, как устроена жизнь. Знает, что ему нужно и как это наилучшим образом взять. Ему доступна какая-то непоколебимая платформа, несущая его сквозь бурлящие потоки разнообразия событий. Я так и не смог пошатнуть ни один из его устоев. Он с лёгкостью защищает и удерживает любую из выбранных позиций. Да и как он разговаривает со своими немногочисленными подчинёнными: сплошной поток уверенности в своих словах! Притом что самодовольства ему не занимать, но его уверенность всегда подкреплена аргументацией и пояснительной базой, оттого и не переходит в самоуверенность и самодурство. На любые возражения и вопросы сомневающихся он всегда даёт вразумительный и чёткий ответ, обосновывающий и доказывающий верность выбранного им пути. Не припомню за ним фразы «я прав, потому что я так считаю». Нет! Всегда лишь конкретика по существу излагаемого. За ясность ума и чёткое следование своей цели люди его и любят. Они преданы ему и выкладываются в его аудиторской конторе на все сто процентов. И огромную пекарню он открыл недавно, будучи уверенным в работоспособности своей задумки. Взял в кредит три здоровенных немецких печи, арендовал помещение, наладил сбыт через сети магазинов, и оно действительно сработало. Зарабатывает и процветает. А вечно сомневающихся неудачников все обходят стороной и не уважают… Как только Юма меня терпит?