Вернер Хамахер: Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

Когда Целан пишет в конце стихотворения: «телескоп / реципирует / лупу», он, хоть и перенимает мысль Беньямина и Новалиса – реципирует ее, – но одновременно и уточняет ее, предположительно прибегая к другим источникам [97] Вероятна связь со следующим замечанием Лихтенберга: «Если острый ум – увеличительное стекло, то остроумие – уменьшительное. Уж не думаете ли вы, что открытия делаются только с помощью увеличительного стекла? Я думаю, что в мире интеллектуальном уменьшительным стеклом или, по крайней мере, инструментом, подобным ему, было, пожалуй, сделано больше открытий. Через перевернутый тубус Луна кажется Венерой, а невооруженным глазом – Венерой, но через хороший тубус в правильном положении. Через обычный оперный бинокль Плеяды видятся одной туманной звездой. Миру, поросшему прекрасными травами и деревьями, возможно, именно потому такое возвышенное существо, как мы, видится поросшим плесенью. Самое прекрасное звездное небо сквозь перевернутый телескоп кажется нам пустым» <���перевод Г. С. Слободкина, дополненный мной. – А.Г .>. За указание на этот пассаж я благодарю Клару Хендрикс. [Примечание автора]. Lichtenberg 301. Лихтенберг 185. , дабы выявить, что познание, о котором идет речь, это взаимное соотношение видения и бытия-видимым, соотношение между само-аффицированием и само-рецепцией, элементы которого как увеличивают, так и уменьшают друг друга, как потенцируются, так и депотенцируются. Когда Целан цитирует здесь текст другого автора и, цитируя, реципирует его – а именно текст Беньямина, который, в свою очередь, реципирует и цитирует как минимум еще одного автора, – он изображает себя самого как воспринятого и узнанного другим и принимает участие в событии, с одной стороны, обобщающего, с другой – конденсирующего познавания, – такого, в котором самость и другой взаимно проницают друг друга. Текст Целана, цитируя – с изменениями – цитату, превращает себя в медиум рефлексии филологического познания, в которой он познан и сам. В этом движении, однако, он становится тем, что Беньямин, на расстоянии нескольких страниц после процитированного пассажа, называет «точкой индифферентности рефлексии», а Целан, в стихотворении, помеченном той же датой, что и стихотворение об иссиливающем насилии, определяет почти так же – «точкой индифферентности / рефлексии» [98] «DU, MICHAELA, […] Du, Aura, […] du Wissend-Unwissende, / am Indiffirenzpunkt / der Reflexion / […]» («Ты, Михаэла, […] Ты, Аура, […] ты, знающе-незнающая, / в точке индифферентности / рефлексии […]») Указания на учебник физиологии, которые Барбара Видеман приводит в изданном ей «Комментированном собрании стихотворений» Целана для разъяснения понятий рефлексии и точки индифферентности, не отменяются, а дополняются аллюзией на Беньямина. [Примечание автора. ] Kommentierte Ausgabe 968. . Это та самая точка, в которой рефлексия как изначальное самоаффицирование «происходит из ничего» [99] Benjamin 63; 39. . Она не может произойти иначе как из ничего , поскольку именно рефлексия есть становление как предмета, так и его познания, но и то и другое абсолютно беспредпосылочны, а значит – они должны начинаться с чего-то, чем они не являются и чего нет. «Точка индифферентности / рефлексии», с которой соприкасаются познающее в познанном, цитируемое в цитированном, есть поэтому такая точка, в которой лишаются силы саморефлексия, самоаффицирование и самоцитирование. Переносом строки после «точки индифферентности» Целан разделяет саму эту точку. Это – пауза языка и образов, остановка их насилия, нерефлексивный зазор, из которого возникает рефлексия. Самозарождение ex nihilo — его можно толковать как самоограничение ничто, как «нет» против ничего, – возможно только как зарождение из приостановки. Поэтому стихотворение Целана говорит об «иссиливании насилия», о «противоображении» и «извечании» как трех нередуцируемых модусах, в которых осуществляется отмена действия, познания и говорения.

Строки «И как насилие / иссиливает, чтобы / действовать» можно понимать не только как формулировку положения о приостановленном самоаффицировании из исследования Беньямина о художественной критике, но и как краткое воспроизведение одного из рассуждений в его исследовании «К критике насилия» и его последующей версии в большом эссе о Кафке. Любое насилие, будь оно и наивысшим, чтобы распространяться на что-то, должно воздерживаться от собственного отправления, а значит – от себя самого. Если бы насилие не иссиливало , как пишет Целан, оно уничтожило бы все в пределах своего воздействия, включая и само же себя. Чтобы удержаться, оно должно держать себя. Из парадокса уничтожающего себя насилия, таким образом, выводится противоположный парадокс – парадокс насилия, которое иссиливает : никакое другое не могло бы уже действовать, потому что никакое другое уже не было бы насилием для чего-то. Насилие, когда оно действительно и действует, может быть только таким, которое приостанавливается ради себя и ради другого, ради себя как другого. Только обернувшееся против себя насилие действует [wirkt]: не только в том смысле, что оно производит эффект, но и в том, что оно сплетает, спрядает и ткет [wirkt] – так, как ткут ткань, ковер, текст.