Леон Цвасман - Цейтнот. Диалог поэта и философа

А вот вопрос к тебе… Почему в России, которая так ревностно ищет корни своей самобытности, не часто дают древнерусские имена?

{Поэт} Подчеркнуто древних имен у нас нет, никаких Гостомыслов или Изяславов, боже сохрани. Эти корни никому, кроме исследователей, не внятны. Ближе по времени тоже пусто. Но это не так важно, поскольку корней никто особенно не ищет. Советская власть их давно выкорчевала. А если найдешь корни, то что с ними делать? Когда вокруг тебя другая страна с другой «культурой» и «этикой»? Никто не рискует быть «белой вороной». Максимальная глубина прошлого у большинства – это советский период. Сережа, Алеша, Юра, Володя, Мария, Зинаида, Наталья – простые и ясные имена людей тех поколений. Героев той страны. Хотя чаще называют просто в честь предков, дедушек и бабушек. Это единственный корень, внятный обывателю. Если вникать в «корни» серьезно, становится просто страшно – насколько безвозвратно и жестоко они были уничтожены. Хотя современное поколение детей мигрантов из Азии часто носит «окрашенные имена»: Айдар, Марат, Гюзаль. В этой среде есть тенденция сохранить если не уклад, то хотя бы традицию. Многие именуют, исходя из другой прагматики. Кто ориентируется на выход в мир, на открытость миру, выберет что-то интернациональное, Соня или Саша. Если нужно подчеркнуть «русскость» (но не «посконность») – выбирают Никиту или Анастасию. Моя добрая знакомая, которой безразличны религиозные и исторические искания, вообще назвала дочку Ясной. Для нашего уха это звучит язычески, но слух не режет. Видимо, в этом и есть часть «странного духа времени», о котором мы говорили в предыдущем диалоге – что языческое имя сегодня оказывается самым нейтральным. Кстати, одно из самых распространенных имен на юге России, в Краснодарском крае – тоже языческое, Светлана.

{Философ} Я давно заметил, что русские туристы охотно романтизируют Германию. И тебе это свойственно, причем не столько словом, сколько делом. Несмотря на то, что под завесой темных облаков холодно и сыро, природа пахнет лишь плесенью, при минимуме сервиса не дешево, к пиву не дают закусок, а русскую душу мало кто ценит, как и любую другую, – ты приезжаешь с заметной периодичностью. Почему?

{Поэт} Русскую душу мало кто ценит и здесь, в России. Но разве это важно? Душа не для этого, а с погодой нам не повезло гораздо больше. Смотри: мое отношение к Германии и вообще к чужим странам складывается, как у любого иностранца, из внешних ощущений. И первое, что я понимаю про себя в этой стране, – что здесь я чувствую себя менее чужим, чем в других странах. Эта среда менее чужеродна мне. Почему? Давай сделаем предположение. У меня есть ощущение, что немцы внутренне чрезвычайно одержимые, эмоциональные люди. И мне это близко, русский человек такой же. В то же время я в восторге от немецкой «машинерии». От контроля над собственной одержимостью. Это то, чего мне не хватает дома – упорядоченности и самоконтроля. В России я ностальгирую по форме. Мне не хватает в ней завершенности. Стройка длиной в несколько веков (Кёльнский собор) у нас попросту невозможна. Идем дальше. Если поэт во мне считает, что «слышит» германского «шамана», который сидит в каждом немце, то как прозаик я полностью на стороне немецкого «орднунга». Упорядоченности над произволом. Внутри каждого прозаика должен сидеть немец, поскольку дело прозы – упорядочивать. Еще несколько предположений. В Германии меня устраивает баланс между национальным и мультиэтническим. Для человека из Москвы, где нет ни одного по-настоящему арабского или японского ресторана или магазина – это интересно и комфортно. Мне нравится, что немцы как люди – плохие артисты и то, что они говорят, означает именно то, что они говорят. Но в отличие от «артистов» (итальянцев, французов) немцы обладают способностью видеть «сны о чем-то большем». И в этом они снова похожи на русских. Еще – я вижу, что типологически некоторые большие города Германии похожи на Москву. И здесь, и здесь чудовищно большая доля современной застройки в центре города. По разным причинам (там война и бомбежки, тут советская власть). Опять же огромен «германский» след в русской литературе. Хотя спесь Набокова, который издевался над немецким бюргером, смешна, он был барчук и не понимал, что такое культ ремесленничества, передаваемый из поколения в поколение. Мне по душе германская природа, в ней тоже есть баланс. Она не сентиментальна. В ней есть приподнятость, но нет подавляющего американского пафоса. Она не соразмерна человеку (как, например, природа Грузии) – а говорит о том, каким человек мог бы быть. Еще – в городах Германии меня подкупает невероятно насыщенная музейная и вообще культурная жизнь, это тот язык, который я понимаю без переводчика. При том, что Германия живет в постинтеллектуальном состоянии, когда коробку с 22-мя дисками Стравинского можно купить на уличном развале за 15 евро. Но в Москве такое просто невозможно. Ты снова скажешь, что все это мои романтические фантазии. Что свою Германию я просто выдумал. Скорее всего да. Но. Мое убеждение состоит именно в том, что только следуя за собственно выдумкой, за химерой, можно открыть что-то по-настоящему новое и важное – и в себе, и вокруг. Как ты считаешь?