Виктор Кротов - Книга без титула и комментарии к ней. Ориентирование во внутреннем мире

Спасает игра, танец, ирония, небоязнь противоречий. Можно уважать истину в своих суждениях – и вместе с тем посмеиваться, когда обнаружишь в них себя.

«Если философы и не поступают всегда так, как говорят, то всё-таки они приносят большую пользу тем, что они рассуждают, что они намечают нравственные идеалы. А если бы они и действовали согласно своим речам, то никто не был бы счастливее их». 56 56 Сенека, Луций Анней; 4 до н.э. – 65; Древний Рим; философ, писатель

Последнее нельзя понимать буквально – ведь состояние счастья для разных людей плохо поддаётся сопоставлению. Об этом важно помнить, чтобы остеречься соблазна судить об учении философа по успехам его собственной жизни. Нельзя рассматривать идеи только в свете счастливой или несчастной судьбы их носителя.

«Наше счастье не аргумент за и против. Человек может найти себе такую жизнь, в которой он осуществит возможно высшую меру счастья: и при этом всё-таки жизнь его будет жалка и незавидна». 57 57 Ницше, Фридрих; 1844—1900; Германия; философ

«Всякий мыслитель боится быть понятым больше, чем непонятым». 58 58 Ницше, Фридрих; 1844—1900; Германия; философ

Недостаточное понимание обеспечивает некоторое напряжение, разность потенциалов, способствующую работе мысли и воображения, помогающую по-своему осознать идею, подогнать её к собственной душе. Полное же понимание в действительности невозможно или маловероятно и является обычно лишь иллюзией, препятствующей истинному усвоению.

Бессмысленно уподоблять философию точным наукам. Это можно сделать только за счёт искоренения личностного начала или догматизации личностных достижений прошлого. Как ни старайся наукообразно обезличить философию, разница видна даже в терминологии. Есть гегельянство и марксизм, но нет ньютонианства или менделеевизма.

Философия не должна отказываться ни от родства с наукой, ни от родства с искусством. Если непременно выбирать формулировку, она является скорее искусством, но искусством, действующим на все чувства, то есть на логику тоже, а наука – это именно искусство воздействия на логику.

Традиции логической философии, то есть философии, обращённой исключительно к логике или пытающейся держаться таким образом, очень основательны. Можно было бы махнуть на неё рукой, выделить ей самостоятельные владения и признать её мнимые права – скажем, на теорию познания, на введение в научную методологию. Но не будет ли этот взмах – прощальным взмахом истине?..

В историзме и социологичности многих философских рассуждений, то есть в привычке логически опираться на человеческий опыт, дошедший до тебя в сокращённом, абстрагированном и недостоверном виде, есть нечто ненадёжное, губительное, разрушающее ценность представлений, возведённых только на этом основании.

Можно сказать (слегка утрируя), что неличная, опосредованная память имеет лишь образное значение, что она достойна философского внимания скорее как собрание своеобразных притч, как описание моделей существования, как демонстрация житейских и психических возможностей бытия. При таком восприятии весь этот материал вполне годится в дело.

Необходимость использовать в философии художественные средства становится очевидной, если присмотреться к тому, насколько художественны многие подлинно философские книги и далеки от истинной философии наукообразные философоведческие сочинения.

Впервые читая книгу кого-либо из настоящих философов, часто бываешь поражён живостью и доступностью его речи. Если философия кажется со стороны несколько заумной наукой, это происходит в основном по вине заполонивших её объёмистых «трудов» философоведов, которые тяжело читать без толкового словаря и где единственная отрада – случайно встреченный в каменистом тексте свежий родничок цитаты, приведённой с лёгким авторским снисхождением к её ненаучному облику.

Тяжёлым для восприятия бывает иногда и стиль хорошего философа, но это связано именно с влиянием философоведческой традиции, с чистосердечным желанием философа работать в рамках того традиционного стиля, в котором он воспитан.

Аналогия в философии заслуживает самого широкого использования – и одновременно самого настороженного отношения.

Сопоставление выгодно отличается от других способов абстрагирования тем, что не расчленяет явление, не засушивает его в пухлом гербарии анализа с учёными кличками на каждой странице, а соединяет две конкретности ради того, чтобы одна помогла осознать другую без хирургических действий.