Олег Ока: Теория всего, чего нет

И я начал… потом опять начал, потом опять… пока не понял, что никому это не надо. И мне в том числе…

А недавно осенило, что просто напросто существует у меня такая потребность в конце жизни определиться, где я жил (в каком мире), зачем и как. Таким образом я имею сочинить некое резюме о моём существовании. Философский трактат? Если принять во внимание, что все мы философы, пусть будет так. Только я не хочу никого учить, или пересматривать некие устоявшиеся формы и системы. Я хочу просто понять НА СВОЁМ уровне то, что я вынес из этой жизни о мире и о себе.

Для этого существует множество способов: в виде каких-то развлекательных сочинений («Путешествия Гулливера.»), или назидательных текстов, как «Восстание ангелов» А. Франса, или научных трактатов, как «Трактат о небе» Аристотеля, или форма диалога, т.е. живого разговора, вроде Фонтенеля «О множественности миров». Все возможности не перечислить.

Тем более, я не хочу дидактически формулировать какие-то положения, которые без сомнений сформулированы на разные лады множеством философов согласно их системам и учениям.

Прежде всего я не люблю и не понимаю математики – людям свойственно бояться того, что они не понимают. Тем более я не понимаю не сам предмет (хотя и это тоже), я не вижу в этих заумных формулах смысла и целесообразности. Я не могу их ОТОЖДЕСТВИТЬ ни с чем из окружающего нас мира вещей и явлений… И, соответственно, математика кажется мне вещью искусственной, НЕЕСТЕСТВЕННОЙ, не принадлежащей нашему миру.

Лучше меня сказал, почему я не люблю математику – Деррида, «Диссеминации»:

– «… математики сами не знают, о чем говорят, и… их так же мало волнует, насколько сказанное соответствует какой бы то ни было истине…»

«Ньютон пытался построить общую картину Вселенной, однако при всех раскладах она неизбежно схлопывалась под действием силы тяготения.

Эйнштейн решительно не верил в начало и конец мироздания и поэтому придумал вечно существующую статичную Вселенную. Для этого ему понадобилось ввести в свои уравнения особую компоненту, которая создавала «анти-тяготение» и тем самым формально обеспечивала стабильность мироустройства. Это дополнение (так называемый космологический член) Эйнштейн считал неэлегантным, уродливым, но все же необходимым (автор ОТО зря не поверил своему эстетическому чутью – позднее было доказано, что статичная модель неустойчива и поэтому физически бессмысленна).» —

КАК ТАКОЙ ФОКУС?

Философия приобретает самые разные формы, т.е. философ может мыслить только так, и никак иначе. Но другие должны-ли воспринимать его построения адекватно иным? Философы ведь тоже люди, и нет двух подобных (и не может быть).

Сознание каждого сугубо индивидуально. Может быть сказывается обретённый жизненный опыт, а может быть всё-таки предназначенность…

С одной стороны это хорошо, но слишком большой разброс методик ставит этих людей зачастую по разные стороны забора и мешает пониманию…

Пример наложения математики на философию;

– русский философ – учитель математики Каллистрат Жаков «Логика» —

(названия разделов) :

– значения фигур и перевод их одна в другую

– о пользе мнемонического изображения силлогизмов

– о возможности сведения всех модусов силлогизма к одной форме вывода;

Это именно когда человек не может мыслить не-математически, все логические построения выражены алгебраическими формулами, когда предмет и мысль обезличиваются масками символов, и для меня, например, восприятие логики его мышления делается, мягко говоря, затруднительным.

(– «Взгляни на этого математика, – сказал логик. – Он замечает, что первые девяносто девять чисел меньше сотни, и отсюда с помощью того, что он называет индукцией, заключает, что любые числа – меньше сотни.

– Физик верит, – сказал математик, – что 60 делится на все числа. Он замечает, что 60 делится на 1, 2, 3, 4, 5 и 6. Он проверяет несколько других чисел, например, 10, 20 и 30, взятых, как он говорит, наугад. Так как 60 делился на них, то он считает экспериментальные данные достаточными.

– Да, но взгляни на инженера, – возразил физик. – Инженер подозревает, что все нечетные числа простые. Во всяком случае, 1 можно рассматривать как простое число, доказывает он. Затем идут 3, 5 и 7, все, несомненно, простые. Затем идет 9 – досадный случай; по-видимому, 9 не является простым числом, но 11 и 13, конечно, простые. Возвратимся к 9, – говорит он, – я заключаю, что 9 должно быть ошибкой эксперимента.» (Из книги Д. Пойа. Математика и правдоподобные рассуждения, ИЛ, 1957.)