Бертран Рассел - Во что я верю

Суфражистки [10]продемонстрировали, что они столь же смелы, как самые храбрые мужчины; и это существенно повлияло на решение о предоставлении им избирательных прав. На войне рядовому солдату нужно было столько же мужества, как капитану или лейтенанту, и гораздо больше, чем генералу; и поэтому после демобилизации поведение рядовых не отличалось услужливостью. Большевики, объявляющие себя лидерами пролетариата, – очень мужественные люди, что бы о них ни говорили; это доказывает их деятельность до революции. В Японии, где совсем недавно только самураи обладали монополией на боевой дух, воинская повинность понудила к доблести все мужское население. Таким образом, во всех великих державах за последние 50 лет было много сделано, чтобы лишить аристократию монополии на смелость. Если бы этого сделано не было, демократия находилась бы сейчас в гораздо большей опасности.

Но смелость в битве ни в коем случае не единственная и даже, видимо, не самая важная форма смелости. Чтобы встречать лицом к лицу нищету, издевательства, враждебность со стороны своих соплеменников, нужно не меньшее мужество. Такое мужество, к сожалению, часто отсутствует у самых храбрых солдат. А кроме того, нужна смелость, чтобы спокойно и разумно мыслить перед лицом опасности и сдерживать панический страх или паническую ярость. Здесь должно помочь образование. Воспитание мужества облегчается также, если у людей хорошее здоровье, неплохие физические данные, полноценное питание, если они обладают свободой для выражения фундаментальных жизненных импульсов. Я думаю, что физиологические источники мужества можно обнаружить, сравнивая кровь кошки с кровью кролика, и, по всей вероятности, наука когда-нибудь безгранично увеличит смелость людей, используя силу примера, привычку к опасности, специальные физические упражнения и подходящую диету. Все эти вещи есть у мальчиков, принадлежащих к высшему классу. Но до сих пор это остается привилегией богатых людей. Мужество поощряется в беднейших слоях общества при выполнении приказов, а не в проявлении инициативы и лидерстве. Когда качества, которыми сегодня наделены только лидеры, станут всеобщими, не будет больше ни лидеров, ни ведомых, и демократия наконец осуществится.

Но страх – не единственный источник злобы; здесь замешаны также зависть и разочарование. Зависть калек и горбунов, этот источник злых козней, вошла в поговорку; однако и другие увечья дают те же результаты. Мужчина или женщина, испытывающие какие-либо затруднения в половой жизни, склонны к черной зависти, обычно принимающей форму морального осуждения счастливых людей. Немало переворотов двигалось завистью к богачам. Ревность, конечно, особая форма зависти – зависти к любви. Старые люди часто завидуют молодым и склонны к жестокости по отношению к ним.

Насколько мне известно, с завистью можно бороться только одним способом: сделать так, чтобы жизнь завистливых была счастливее и полнее, и поощрять в молодых людях не соревнование, а идеи коллективных начинаний. Самая злобная зависть у тех, кто не жил полной жизнью в браке, или не имел детей, или не сделал карьеры.

Неудач такого рода можно было бы в большинстве случаев избежать с помощью более совершенных общественных учреждений. И все же зависть, скорее всего, останется.

В истории имеется множество примеров, когда генералы завидовали друг другу настолько сильно, что собственное поражение предпочитали помощи соратников.

Политики из одной партии или художники, принадлежащие к одной школе, почти наверняка относятся друг к другу с ревностью. В таких случаях ничего не остается, как устроить по возможности, чтобы ни один из соревнующихся не мог причинить другому вреда, а побеждал бы только благодаря своим заслугам. Ревность художника обычно безвредна, потому что единственный эффективный путь утихомирить ее – это создавать картины, которые были бы лучше картин соперника. Ведь разделаться с последними возможности нет. Когда зависть неизбежна, ее следует использовать в качестве стимула для собственных усилий, а не для того, чтобы мешать другим.

Возможности науки не сводятся к воздействию на те стороны человеческой природы, которые направлены на взаимное уничтожение и которые мы по этой причине называем «злыми». Вероятно, наука может беспредельно совершенствовать человека. Здоровье его уже значительно улучшено: вопреки сетованиям тех, кто идеализирует прошлое, мы живем сегодня дольше и у нас меньше болезней, чем у любого класса или любой нации восемнадцатого столетия. Если бы мы чуть больше применяли имеющиеся научные открытия, наше здоровье могло быть еще лучше. Будущие научные достижения, видимо, ускорят и этот процесс. До сих пор наибольшее воздействие на нашу жизнь оказывала физическая наука, но в будущем, видимо, более существенное значение будут иметь физиология и психология. Когда мы узнаем, как именно физиологические условия определяют характер, мы сможем по желанию производить те типы человеческих существ, которые нам нравятся. Ум, художественные способности, благожелательность – все это наука, несомненно, может дать человеку. Вряд ли есть предел тому, что можно сделать для создания благого мира, если только человек будет мудро распоряжаться наукой. В одной работе я высказал опасение, что люди могут неумно воспользоваться той силой, которую они черпают из нее.