Рене Генон - Очерки об индуизме

Следует заметить, поскольку это исключительно важно для того, о чем идет речь, что Кришна и Арджуна представлены как взошедшие на одну и ту же колесницу, эта колесница есть «повозка» существа, рассматриваемого в его проявленном состоянии; и в то время, как Арджуна сражается, Кришна управляет колесницей, не сражаясь, то есть сам не будучи вовлечен в действие. Действительно, битва, о которой идет здесь речь, символизирует действие в самом общем смысле, в той форме, которая присуща природе и функциям кшатриев, чему и посвящена специально книга, [7] Следует отметить, что это в точности тот же смысл, что и в исламской концепции «священной войны» (джихад); внешнее и социальное приложение является лишь вторичным; на это указывает то, что она образует только «малую священную войну» (джихад сагир), тогда как «великая священная война» (джихад кабир) является исключительно интеллектуальной и духовной. поле битвы (Кшетра) есть область действия, в которой индивид развертывает свои возможности; и это действие осуществляет никоим образом не изначальное существо, постоянное и неподвижное, оно касается только индивидуальной «живой души» (дживатман). Двое взошедших на одну и ту же колесницу суть, следовательно, то же самое, что и две птицы, о которых идет речь в Упанишадах: «Две птицы, неразлучные друзья, сидят на одном дереве; одна ест плоды дерева, а другая смотрит, но не ест». [8] Мундака Упанишада, 3 Мундака, 1 Кханда, шрути 1; Шветашва-тара Упанишада, 4 Адхьяя, шрути 6. Здесь тоже представление действия, но с другой символикой: первая из двух птиц есть дживатман, а вторая есть необусловленный Атман. То же самое относится к «двоим, которые вошли в пещеру», о которых идет речь в другом тексте. [9] Катхака Упанишада, 1 Адхьяя, 3 Валли, шрути 1. — «Пещера» есть не что иное, как пещера сердца, которое представляет собою место соединения индивидуального и универсального, или «я» и «Само». И если эти двое всегда тесно связаны, то они суть одно перед лицом абсолютной реальности, так как дживатман отличается от Атмана лишь иллюзорно.

Существует также для выражения этого единства и как раз в прямой связи с Атма-Гитой особенно примечательный термин, а именно Наранараяна. Известно, что Нараяна — «тот, кто ходит (или носится) по водам» — это имя Вишну, приложимое при помощи переноса к Параматме или к высшему Принципу, как мы уже говорили выше; воды представляют здесь формальные или индивидуальные возможности. [10] В христианской традиции хождений Христа по водам имеет значение, которое в точности соотносится с тем же самым символизмом. С другой стороны, нара (nаrа) или нри (nri) — это человек, индивидуальное существо, принадлежащее человеческому роду; уместно отметить тесную связь, существующую между этим словом и словом нара, обозначающим воды; [11] Может быть, у греков имя Нерей и нереиды, нимфы вод, тоже возникло не без связи с санскритским Нара. впрочем, это увело бы нас слишком далеко от нашей темы. Таким образом, Нара и Нараяна суть, соответственно, индивидуальное и универсальное, «я» и «Само», проявленное состояние бытия и его непроявленный принцип; и связаны они неразрывно в один ансамбль Наранараяна, о котором иногда идет речь как о двух аскетах, сидящих на Гималаях, что напоминает, в частности, последний из упоминавшихся только что текстов из Упанишад, текст, в котором «двое вошедших в пещеру» обозначаются в то же время как «пребывающие на самой высокой вершине». [12] Здесь есть обозначение символических отношений между пещерой и горой, о которых мы имели случай упоминать в статье «Царь мира». В этом же самом ансамбле также Нара есть Арджуна, а Нараяна есть Кришна. Это двое, взошедшие на одну и ту же повозку; и всегда, под тем или иным именем, и какие бы ни использовались символические формы, это — дживатман и Параматман.

Эти замечания позволят нам понять то, что представляет собою внутренний смысл Бхагавадгиты, смысл, по отношению к которому все остальные будут лишь более или менее его случайными приложениями. Так именно будет обстоять дело в отношении социального смысла, в котором функции созерцания и действия, соотносимые соответственно со сверхиндивидуальным и индивидуальным, рассматриваются как присущие брахманам и кшатриям. [13] Эту точку зрения мы специально раскрываем в работе «Духовный авторитет и светская власть». Говорят, что брахман есть тип существа фиксированного и неподвижного (sthavara), а кшатрий есть тип существа подвижного и меняющегося (jangama); [14] Ансамбль существ иногда обозначается составным словом штхавараджангама {sthavarajangama). без труда здесь можно увидеть аналогию, которая существует между этими двумя классами существ, с одной стороны, и с другой стороны — неподвижной личностью и индивидуальностью, подверженной изменению; и этим непосредственно устанавливается связь между этим смыслом и предшествующим. Мы видим, кроме того, что даже там, где речь идет специально о кшатрии, он, поскольку действие есть его собственная функция, может символизировать индивидуальность, какова бы она ни была, которая принудительно вовлечена в действие самими условиями своего существования, тогда как брахман, ввиду своей функции созерцания и чистого знания, представляет высшие состояния бытия. [15] Вот почему Брахман обозначается как Бог (Дэва) на земле, Боги (Дэвы) соответствуют сверхиндивидуальным существам вне форм (хотя еще и проявленным); это обозначение, которое является совершенно справедливым, никогда не понималось правильно западными людьми, как представляется. Таким образом можно сказать, что всякое существо имеет в самом себе брахмана и кшатрия, но с преобладанием той или другой из этих двух природ, вследствие чего его тенденции помещают его главным образом на сторону созерцания или на сторону действия. Из этого видно, что важность поучения, содержащегося в Бхагавадгите, далека от того, чтобы ограничиваться только кшатриями в собственном смысле слова, хотя форма, в которой это поучение представлено, подходит им наилучшим образом.