Клод Романо - Авантюра времени [Три эссе по феноменологии события]

Таким образом, временность ( Zeitlichkeit ) как отношение Dasein к самому себе, исходя из непредставимого будущего, означает децентрацию «настоящего» , которое предстает теперь как привативный модус временности. Аналитика «бытия-в-мире» вскрывает такую структуру времени, которое принадлежит Dasein , но при этом не может быть всецело заполнено «настоящим». Другими словами, «настоящее» не является более той полнотой присутствия, которой обладал субъект классической метафизики.

Вместе с тем хайдеггеровское Dasein в значительной степени является заложником трансцендентального диспозитива, вследствие чего, как неоднократно подчеркивает Романо, событие остается для Хайдеггера на периферии «бытия-в-мире», не будучи постигнуто в его собственном истоке. Прежде всего, странным образом в аналитике Dasein нет места событию, которое столь же непредставимо, как и смерть, и не в меньшей мере определяет характер моего бытия-в-мире. Событию ухода из мира полностью соответствует только событие прихода в мир , которое, однако, остается за рамками структуры «бытия-в-мире». В этом смысле хайдеггеровское Dasein , подобно картезианскому Ego cogito , является началом самого себя , именно в этой мере оставаясь реликтом картезианской субъективности. Речь, однако, не идет о том, чтобы дополнить аналитику Dasein как «бытия к смерти» еще и «бытием от рождения», будто бы непредусмотрительно оставленного без внимания автором «Бытия и времени», на манер того, как в прошлом гегельянцы пополняли перечень категорий «Науки логики». Событие рождения не может быть встроено в структуру «бытия-в-мире», поскольку является безусловно чуждым этой структуре моментом. Помещая это событие в центр аналитики человеческого бытия, мы совершаем следующий, более радикальный шаг, который выводит нас за пределы не только всякой трансцендентальной перспективы, но и хайдеггеровской аналитики Dasein. В этом случае речь идет о событийной герменевтике , отличной от «герменевтики фактичности» раннего Хайдеггера и раскрывающейся не на «путеводной нити языка», как у Гадамера, а в свете того изначального пра-события ( Ur-ereignis ), каковым является мой приход в мир.

Событие рождения, являющееся моим началом в этом мире, есть вместе с тем исток любой возможности, которую я нахожу в своей жизни. Здесь событийная герменевтика открывает возможное в его полноте, не ограниченной сферой «возможного опыта» и не стесненной теми или иными фактичными обстоятельствами. Каков же характер этого возможного как такового, которое несет в себе мой приход в мир? Разве мы не ограничены уже самим фактом нашего рождения в определенное время и в определенной социальной среде, будучи отягощены при этом многими наследственными признаками, что в совокупности жестко определяет рамки нашей национальной, социальной, культурной и психологической идентичности ? Как может содержать в себе полноту возможного то, что я не способен выбрать, что заведомо происходит без моего участия?

Прежде всего, необходимо строго различать между рождением как фактом социального мира, который к тому же подтвержден и заверен надлежащей документацией, и моим приходом в мир как событием , которое, напротив, не оставляет в социальном мире никаких свидетельств. Каковы же характерные черты этого события? — Мой приход в мир есть мое начало в этом мире, которое, однако, я никогда не могу сделать своим . Другими словами, я никогда не был и никогда не смогу стать современником этого события, и, соответственно, не способен его присвоить . Между мной и моим началом всегда будет существовать непреодолимый разрыв во времени , поскольку сам мой приход в мир есть событие прошлого, которое никогда не было моим настоящим . Так же, как и в аналитике Dasein , «настоящее» лишается здесь своей центральной позиции, однако мы имеем здесь его полную деструкцию, и вместе с тем окончательный выход за рамки трансцендентальной перспективы. Мое бытие простерто между моим приходом в мир, совершившимся в прошлом, которое никогда не было моим настоящим, и моим уходом из мира в будущем, которое никогда не станет моим настоящим. Между полюсами непредставимого прошлого и непредставимого будущего и возникает то напряжение смысла , которое в любой момент времени способно разрядиться неожиданностью события .

Намечаемое в рамках событийной герменевтики понимание смысла не имеет ничего общего с феноменологическим его пониманием, трактующим смысл как априорную конституцию того или иного факта. Смысл не является безусловным радикалом актов сознания, каким он предстает в «Логических исследованиях» Гуссерля, а, напротив, ускользает от сознания, будучи напрямую связан с тем учреждающим событием, каковым является момент моего прихода в мир [3] Смысл, трактуемый в рамках сознания, неизбежно редуцируется к значению, как это, собственно, и происходит у Гуссерля. . Мой приход в мир никогда не был и не будет для меня моим настоящим, и, следовательно, он совершается тогда, когда еще нет меня как определенной идентичности, обозначаемой личным местоимением «я». Что же происходит в этот момент? — Момент моего прихода в мир есть дарование мира , которое, поскольку оно происходит в непредставимом прошлом, есть дар , заведомо превышающий мои возможности его присвоения. В этом плане мир является не горизонтом интенциональности, а постоянным избытком по отношению к моим внутримирным возможностям. Этот избыток и есть смысл.