Жан Бодрийяр - Америка

Наука, пытающаяся развеять состояние неочевидности и неуверенности, кажется, сама попала под власть странных аттракторов. Не меньше проблем у экономии и служб информации. Являются ли все эти техники частью реального мира? Они столь же неочевидны, как и создаваемый ими ирреальный мир. Наша революция — это недостоверное и неопределенное. В сущности, союз науки и техники направлен на преодоление принципа реальности в том смысле, что создается неочевидное. Мы не готовы это акцептировать, Парадокс состоит в том, что мы надеемся найди доступ к ним на основе информации и коммуникации, но при этом неопределенность отношений только увеличивается. Посылая проклятие технике с ее перверсивными эффектами, человечество тем не менее вступает со своими клонами на бесконечный путь по ленте Мебиуса.

Парадоксально, что неочевидное нарастает при избытке позитивного, из которого планомерно изымается все негативное. Наше общество впадает в род лейкемии, в эйфорию при постоянной трансфузии от отказа от негативного. Ни революция, ни просвещение, ни философия, ни даже критическая утопия не сняли окончательно противоречий. Эта проблема решена нами за счет отказа от негативного, что нарушает закон, согласно которому для производства энергии требуются оба полюса — негативное и позитивное. Сегодня господствует фактичность симулякра, благодаря прозрачности нашей искусственной цивилизации. Это похоже на то, как будто человек освещен со всех сторон, свет пронизывает его насквозь, но он остается невидимым в ярком свете. Мы освещены техникой, образами, информацией, мы подчинены этой белой активности: отбеленной социальности, отбеленной телесности, что привело к тотальному асепсису как денег, так мозга и памяти. Добела отстирана власть, чисто вымыта история в гигантском проекте хирургии красоты, которая излечивает как индивида, так и общество от разнообразных наростов. Мы находимся под сильнейшим хирургическим давлением, которое направлено на ампутацию любых негативных событий, и на синтетическую операцию нового моделирования. Эстетическая хирургия: случай лица — его красота или уродство, его определенный вид и даже негативные черты — все это препарируется, превращается в прекрасное как прекрасное; идеальное лицо — это хирургическое лицо. Все данное от природы меняется: лицо, пол, дата рождения, точнее система ее отсчета. Констелляции звезд используются для нового переописания событий. Благодаря популярности астрологии звездные знаки задают новый стиль жизни. Даже данный нам природой пол, эту часть судьбы, которая нам определена, этот минимум фатальности и инакости, также можно изменять. Хирургия прекрасного, не зная жалости, проникает в природу, гены, историю (которую она подчиняет правам человека). Все должно быть соразмерено и подогнано друг к другу. Поэтому мы повсюду наталкиваемся на эту нечеловеческую формализацию лица, речи, пола, тела, воли, общественного мнения. Но эта хирургия знаков лишь закрывает негативное.

Сегодня жертвуют всем ради этого операционального производства вещей. Собственно производства тоже нет: земля, труд, которые производят богатство, — все модифицировано, теперь не они производят капитал, а он их. Труд — больше уже не акция, а операция. Рынок также не служит чистому потреблению, а, напротив, подчиняет вещи определенной знаковой шкале. Коммуникация перестала быть разговором, превратилась в производство информации, в возможность знания; кругом — производство возможности, виртуальное производство.

Кто сегодня изрекает и творит зло? Как мы думаем о нем и как оцениваем его роль? Манихейскую трактовку зла смогли преодолеть очень немногие мыслители. К тому же наша культура в ходе изоляции зла переместила его исключительно в семиотическую сферу, а оттуда проецирует вовне. Манихейское зло — изначально. Наше зло — морально-символическое по происхождению. Зло — это то, что вредит мне, моему окружению, человеческому роду. Более того, зло — это то, что таится в темных душах человеческих выродков и выражается в их кровавых поступках — насилии и убийстве. Борьба с так понимаемым злом настолько захватила человечество, что большинство придуманных им законов направлены на полное искоренение зла. Вместе с тем его не убавляется, и это поддерживает манихейский пессимизм.

Немногие историки, и среди них Якоб Бурхгард, признавали неизбежность и даже пользу зла в человеческой истории и тем самым сумели выйти за рамки моральной оппозиции. Среди философов Мандевиль в своей "Басне о пчелах" указал на позитивную энергию зла — насилия, лжи, роскоши, эксцесса. Моральное равенство и справедливость приводят к застою. Общество живет за счет энергии зла. Макиавелли, которого причисляют к философам зла, стоит на более умеренной позиции: указывая на неизбежность зла, он наряду с ним отмечает и проявления добра. Того и другого примерно одинаково в любом периоде истории, и они часто порождают друг друга. Добродетельные поступки могут оказаться причиной плохих последствий, например, если помощь оказывается дурному человеку, злобность которого проявляется и усиливается по мере того, как он встает на ноги. И наоборот, зло рождает ответную реакцию — мужественную борьбу, решительность, сострадание и поддержку, а они укрепляют жизнеспособность общества. Де Сад считал добродетель неморальной формой обмана. Жизнь должна быть злобной, она живет смертью. Живое существо убивает, пожирает других и умирает само. Смерть — движение и энергия жизни Делать вид, что можно жить вопреки этому закону, по правилам добра — значит обманывать себя и окружающих. Поэтому де Сад характеризует добродетель как бесчестный закон. Он принимает революцию как время зла и предлагает вместо принятия ограничивающих его законов перманентное насилие: сто дней террора, "сто дней содома", "еще одно усилие, и вы станете свободными".