>Юрий Давыдов: Макс Вебер и "новый русский" капитализм

И хотя тогда было еще довольно далеко до превращения этих, казалось, «нетипичных» явлений в массовые и всероссийские, прейскурант должностей и привилегий, становившихся объектом купли-продажи на южных окраинах России, весьма выразительно свидетельствовал о том, какие деньги крутятся там в ожидании своего часа. И стоило только чуть-чуть приоткрыть здесь шлюзы, как эти «сумасшедшие деньги» хлынули на территорию центральной России, пробив дорогу для укоренения здесь капитализма того особого типа, который воплотился (на глазах изумленных россиян) в образе «нового русского» капиталиста, способного превратить в предмет «откупа» все что угодно. А это уже с самого начала предопределяло ту генеральную линию, по которой должно было пойти у нас развитие капитализма. Отданное нашими высокопоставленными экономистами на откуп рыночной стихии, - с их близоруким упованием на то, что «невидимая рука рынка» все расставит по своим местам, - оно, это «развитие», оказалось во власти столь же «сумасшедших», сколь и непродуктивных денег, возникших не в промышленной, а в торгово-авантюрной, то есть базарной сфере. Но в этой сфере мог сформироваться лишь соответствующий ей, а именно «архаический» социокультурный тип капитализма – тот, который мы и получили. А он быстренько положил на обе лопатки нашу промышленность, перекрыв ей кислород инвестиций (которые «утекли» на частные счета в зарубежных банках) и приступил к дешевой распродаже производственных фондов страны (еще вчера числившейся в рядах промышленно развитых держав).

В том, что российский вариант «архаического» капитализма возник на почве деиндустриализации и демодернизации нашей промышленности, можно было бы усмотреть его далеко идущее отличие от античных его разновидностей, возникших в условиях ее отсутствия. Но, как видим, основная особенность генезиса и всей последующей эволюции «нового русского» капитализма до сих пор заключалась в том, что для него эта почва изначально была чем-то чуждым, неорганическим, «утилизуемым» как мертвый «материал», который важно поскорее сбыть (чтобы замести следы состоявшегося хищения чужой собственности). А там – «хоть трава не расти». Она и не растет, поскольку сам факт продажи и перепродажи ничего не прибавляет к субстанции самого «сбываемого» предмета. Таким образом «новый русский» капитализм, ведущий к неуклонному спаду промышленного производства (в конце концов, даже в добывающей промышленности) и все дальше заходящей деиндустриализации страны, создает экономически адекватную для себя почву, вполне аналогичную той, на какой произрос в свое время античный капитализм. И хотя исходные пункты этих двух разновидностей одного и того же типа «капиталистической деятельности» были радикально различными, все-таки сошлись они в одной и той же точке, исключающей промышленное развитие, лишающей его культурно-исторических и социально-экономических перспектив.

Для достижения на этом пути абсолютного тождества с капитализмом трехтысячелетней давности, «новому русскому» капитализму остается сделать последний шаг: превратить в объект купли-продажи не только «рабочую силу» человека («рабсилу», как она выразительно именовалась в бюрократических документах сталинской поры), но его самого вместе со всеми «потрохами», тем более что стоимость последних на черном (очень черном!) рынке неуклонно возрастает вместе с успехами трансплантации человеческих органов. Однако симптомы продвижения в отмеченном направлении внимательный наблюдатель может констатировать совсем не только в области «подпольной медицины»; к той же симптоматике можно отнести и торговлю «живым товаром» в «сексуально ориентированном» бизнесе, не говоря уже о наркобизнесе, где наркоманы готовы продать самих себя (не говоря уже о своих близких) за очередную «понюшку» наркотика. И, наконец, нельзя забывать также о торговле так называемыми заложниками, а в действительности рабами, которую так и не удается искоренить как раз в тех «окраинных» районах бывшего СССР, из которых – уже во времена «позднего застоя» и «ранней перестройки» – в центральную Россию проникали семена и споры грядущего «архаического» капитализма.

Итак, купец-ростовщик, купец-откупщик, купец-поставщик и, наконец, купец-чиновник, создающий свой капиталец с помощью взяточничества, – таковы доминирующие фигуры капиталистов «архаического стиля», каждой из которых вполне возможно найти «взаимно-однозначное соответствие» среди «новых русских» персонажей. Среди них мы найдем также и «крупных торговых предпринимателей» и «крупных финансовых магнатов», которых М.Вебер также не забыл упомянуть в своем перечне типичных представителей античного капитализма (и которых у нас нынче, как говорится, «пруд пруди»). Одним словом, куда ни глянь – везде рискуешь попасть в тот или иной веберовский персонаж, отличающийся от своего прототипа лишь модным костюмом. А вот те, кого еще совсем недавно называли у нас «капитанами промышленности», переводя на советский язык слова О.Шпенглера о промышленниках «большого стиля» (и называли не без основания, поскольку именно им страна была обязана не только индустриализацией, но и последующей модернизацией индустрии), нынче жмутся где-то на российских задворках, тщетно пытаясь свести концы с концами на своих «лежащих на боку» предприятиях.