Морис Метерлинк - Разум цветов

Мне кажется, что именно эта радостная, притом не буйно, а ласково, по-весеннему радостная, детски-счастливая атмосфера, окружающая все произведения Метерлинка, а не выраженные в них философские или нравственные идеи и даже не их художественные достоинства, делает их столь дорогими и близкими нашей современности. Метерлинк — один из центральных художников нашего времени, потому что литература нашего времени имеет непреодолимое тяготение к оптимизму, к мировой радости, подобно тому, как почти в течение всего девятнадцатого века вся европейская литература тяготела к пессимизму, к отрицанию, к мировой скорби. Я здесь только подтверждаю этот легко наблюдаемый и всеми ощущаемый факт, не касаясь его причины. Но нет сомнения, что музы современных поэтов уже не томные феи с трагически сложенными губами и лихорадочным огнем в глазах, а румяные девы, радостно улыбающиеся, всем довольные и даже несколько самодовольные. И также нет сомнения в том, что муза Метерлинка затмевает всех их пламенем здоровья на щеках, невинной ясностью взора и непререкаемой бодростью голоса.

Только в самом начале своей деятельности, в своем стихотворном сборнике «Теплица», единственном, им написанном, да еще в нескольких маленьких драмах — в «Слепых», в "Смерти Тентажиля", Метерлинк обмолвился словами разочарования и жалобы. Но то был подражательный период его творчества. Стихи «Теплицы» написаны под явным влиянием Бодлера и Малларме, в эпоху возникновения французского символизма и его борьбы за свободный стих. От этого значение стихов «Теплицы» не в их настроениях — перепевных, не в содержании — заимствованном, а в новой образности и в новой, детски наивной и поэтому детски счастливой симплификации тона. Светлый колорит преобладает над мрачным рисунком. Точно так же значение «Слепых» не в идее пьесы — далеко не новой, а в новой символизации, в попытке удвоить ценность художественного произведения, создать действие о двух содержаниях, одном — первопланном, видимом, и другом — отдаленном, сквозящем за первым, символически подразумеваемом.

В самом деле, решая вопрос о миросозерцании Метерлинка, нужно помнить, что если одни его драмы — "Непрошеная гостья", "За стенами дома", и в особенности «Слепые» и "Смерть Тентажиля", — несомненно, проникнуты идеей меланхолической безнадежности, то другие его драмы — "Сестра Беатриса", "Монна Ванна" и "Синяя Птица" — являются гимном жизнерадостности и проникнуты не только верой в возможность на земле царства любви и счастья, но уверенностью в том, что это царство уже наступило. В каких же из этих пьес отражен истинный Метерлинк, его подлинное отношение к миру? Будь Метерлинк художник настроений, этот вопрос казался бы излишним. Настроения меняются, и в этой смене мы видим разнообразие, а не противоречие. Если мы не виним в противоречии композитора, написавшего радостную эпиталаму после мрачного похоронного марша, то и поэту естественно быть в своих произведениях поочередно пессимистом и оптимистом. Равным образом, вопрос этот являлся бы излишним, если бы Метерлинк был художник наблюдений. В реальной жизни, как у Бога, обителей много, и в реальном искусстве светлое и мрачное могут быть сплетены в общий узор, как в действительности. Но Метерлинк — поэт-мыслитель. Он художник опоэтизированных раздумий. Он откровенный, последовательный учитель жизни. По отношению к нему вопрос о суде над миром, о приговоре творению и Творцу приобретает огромную важность.

Если бы в его миросозерцании произошел перелом, то причины и процесс этого перелома требовали бы самого тщательного исследования. Но такого перелома не было.

Уже в то время, когда были написаны пессимистические стихи «Теплицы» и «Слепые» (около 1890), Метерлинк перевел мистическую книгу Рюисбрека, снабдив ее предисловием; в нем мы находим в полном расцвете всю ту веру в счастье и сознание счастья, которые с тех пор образуют неразлучный аромат его творчества. Таким образом, мы видим, что в творчестве Метерлинка, как цветы на дереве, одновременно распустились настроения пессимизма и оптимизма, с той лишь разницей, что первые, будучи привитыми извне, вскоре завяли, отпали, не дали плодов, между тем как настроения оптимизма, питаясь лучшими соками счастливой и детски чистой души художника, окрепли, превратились в плоды бессмертных произведений.

Привожу эти соображения потому, что недавно в нашей литературе был высказан другой взгляд на Метерлинка. Наш знаменитый соотечественник И. И. Мечников пытался на примере Метерлинка подтвердить одну из своих биологических гипотез. Мечников, как известно, в своих "Этюдах о природе человека" и "Этюдах оптимизма" [3] Мечников Илья Ильич (1845–1916) — русский биолог и патолог, один из основоположников сравнительной патологии, эволюционной эмбриологии, иммунологии, лауреат Нобелевской премии (1908, совместно с П. Эрлихом). Диапазон работ Мечникова необычайно широк. В частности, он обращается к изучению явлений старости, проводит ряд исследований и создает теорию, связывающую явления преждевременного старения с самоотравлением со стороны кишечника, развитую затем в общефилософское учение о дисгармонии человеческой природы. Это учение изложено в "Этюдах о природе человека" (1904) и "Этюдах оптимизма" (1907). Не довольствуясь научной и теоретической разработкой как вышеназванных, так и других вопросов, Мечников всегда стремился сделать из своих исследований двоякого рода выводы: обосновать общебиологическую оптимистическую философскую систему или мировоззрение и использовать полученные результаты для предупреждения болезней. утверждает, что человек по причинам чисто биологического характера только в молодости склонен к мрачному взгляду на жизнь, — вследствие отравления организма кишечными ядами, так называемыми гормонами, пагубно влияющими на настроение духа. Но с годами, по мере того как организм вырабатывает противоядия против кишечных ядов, человек начинает жизнерадостно смотреть на мир. Этот переход от мимолетного пессимизма к устойчивому оптимизму Мечников заметил прежде всего на себе самом, затем проверил на разных великих художниках и мыслителях, на Гете, Шопенгауэре — и в прошлом году попытался продемонстрировать на Метерлинке но поводу книги последнего "О смерти". Мечников уверен, что и с Метерлинком совершилась "внутренняя эволюция, сделавшая из мрачного пессимиста жизнерадостного оптимиста" и что "самый факт этого превращения кидается в глаза всякому, кто следил за его произведениями".