Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

Блестящий знаток Востока Н.Н. Конрад в области собственной компетенции решительно отвергает идею единого, по этапам и стадиям расписанного исторического процесса простым указанием на то, что все цивилизации современны, но не все связаны с Грецией: «Современные китайцы или индийцы, да и арабы, несомненно, считают свою цивилизацию «современной», и они в этом правы, но вряд ли они согласятся, что их цивилизации выросли из эллинских источников» (Письма русских путешественников. - Новый мир, 1968, № 6, с. 260). Но там, где заходит речь об истории вообще, о философии исторического развития, он все же с сочувствием и пониманием цитирует явно экклесиастовы идеи CJI. Утченко, его постулат преемственной связи времени: «Ничто в истории не исчезает бесследно», а равно и распространение этого постулата на будущее: «Настоящее входит в будущее»( там же, с. 261).

Впервые эту «связь времен», историческую преемственность сформулировал как «принцип непрерывности» Лейбниц: «Все во вселенной находится в такой связи, что настоящее всегда скрывает в своих недрах будущее, и всякое данное состояние объяснимо естественным образом только из непосредственно предшествовавшего ему» (17, S. 77). Именно такое понимание непрерывности легло в основу анализа бесконечно малых, дифференциального и интегрального исчислений, а с ними и в основу наших представлений о закономерном развитии вообще. При этом непрерывность снимается в моменте, а определенность момента - в векторе. Такая «математическая история» прекрасно укладывается в закон, любое состояние любой системы становится функцией от времени, а само «настоящее» - простой и чисто условной отметкой на шкале времени, которая ничем, кроме порядкового номера, не отличается от любой другой отметки. В отметке настоящего не возникает выбора, он снят в законе. Закон развития и есть закон снятого выбора.

Когда такую схему развития переносят на реальную историю, все идет прекрасно до настоящего момента. В прошлом выбор снят, и если процесс достаточно документирован, анализ прошлого дает в принципе какой-то закон «для прошлого», поскольку, во-первых, преемственность действительно имеет место, то есть изменяться как целостность может только определенная целостность, а вовторых, в любой момент прошлого выбор тем или иным способом был снят: определенная целостность изменилась в другую определенную целостность. Но значит ли это, что закон, который всегда можно сформулировать для прошлого, может экстраполироваться и на будущее? Многим кажется, что может. В XIX в. так казалось большинству, и только одиночки, вроде А.И. Герцена, позволяли себе подшучивать над этой уверенностью: «Прогресс человечества, - писал Герцен, - тогда был известен как высочайший маршрут инкогнито - в этап, на станциях готовили лошадей» (41, т. XVI, с. 163).

Сегодня даже самые отчаянные кибернетики понимают принципиальную разницу между стабильностью-гомеостазисом и нестабильностью-движением. Гомеостазис или инерция есть регулирование в нулях, и гомеостазисная деятельность, если она и возникает, то совершается по отрицательной обратной связи как оборонительная реакция на «шум», то есть на любые отклонения от нулей, какими бы причинами эти отклонения не вызывались. А движение, трансформация определенности, нестабильность - нечто уже совсем иное: регулирование самих нулей гомеостазиса, смещение их по времени. Здесь нужно чтото второе: закон, программа, код, способные менять нули регулирования, распределение и смысл шумов, то есть нужен кто-то или что-то, способное снять выбор. Грубо говоря, нужен кибернетик, который определил бы системе закон, как движение нулей регулирования по времени, и дал бы системе автоматически действующие механизмы, способные реализовать этот закон.

В репродукции в общем-то так и происходит: относительно любой ее составляющей мы в принципе может указать кибернетика и соответствующие механизмы. Даже там, где многовековая стабильность стирает имена кибернетиков из памяти людей, мы все равно интуитивно уверены в их наличии (кто придумал колесо?), и корни такой уверенности как раз и питают олимпы - резервации великих кибернетиков прошлого. Но все крайне усложняется, как только мы, оставляя закон развития, без которого нам сложно жить на свете, пытаемся в то же время освободиться от фигуры кибернетика, творца этого закона, пытаемся заменить разумного и мыслящего кибернетика действием безличных сил. В теории эволюции, например, эта определяющая фигура разорвана на две противостоящие и автономные силы: на индивидуальную изменчивость и условия среды. Индивидуальная изменчивость (мутационная активность) создает выбор, то есть порождает разнообразие установок нулей регулирования, а условия среды снимают выбор, автоматически отдавая предпочтение тем установкам, которые для растений или животных данного вида «оптимальны». Слепо и независимо друг от друга эти силы сообща выполняют труд кибернетика по определению, выбор наилучшего.