Валерий Подорога: Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное Зло

Т. В. Адорно и время после Освенцима (материалы и наброски)

Расположение шести «лагерей уничтожения»: Хельмно, Треблинки, Собибора, Майданека, Бельжеца и Освенцима. Хельмно считается из них самым мелким и «незначительным»

«Полторы тысячи человек везли поездом несколько дней и ночей; в каждом купе находилось по восемнадцать человек. Всем приходилось лежать на своем багаже — немногих остатках личных вещей. Вагоны были настолько переполнены, что только верхние части окон пропускали немного света. Все ожидали, что поезд движется в направлении какой-нибудь фабрики, на которой нас будут использовать в качестве рабочей силы. Мы не знали, находимся ли мы еще на территории Силезии или уже в Польше. Пронзительный свисток локомотива звучит жутко, подобно крику о помощи, крику сострадания к этой массе несчастных, обреченных на погибель людей. Потом поезд свернул на запасной путь, очевидно приближаясь к большой станции. Внезапно в толпе встревоженных людей раздаются крики: „Смотрите — Освенцим!“ Должно быть, у каждого в этот момент замерло сердце. Освенцим — за этим названием стояло все самое ужасное: газовые камеры, крематорий, жестокие избиения. Медленно, словно нехотя, поезд движется так, как будто хочет как можно дольше оттянуть момент осознания злосчастными пассажирами ужасного факта: Освенцим!

С наступающим рассветом начали выступать очертания огромного лагеря: бесконечные, в несколько рядов ограждения из колючей проволоки, сторожевые вышки, прожекторы и длинные колонны закутанных в лохмотья человеческих фигур, бредущих по прямым и пустынным дорогам неизвестно куда и зачем. Тут и там раздавались отдельные свистки и выкрики команд. Мы не знали, что они значили. В моем воображении возникли образы виселиц с висящими на них людьми. Мне сделалось страшно, но в этом был и положительный момент, потому что шаг за шагом мы постепенно привыкали к безмерным ужасам.

Наконец мы прибыли на станцию. Раздавались крики команды. Отныне эти грубые, пронзительные крики нам придется слышать постоянно во всех лагерях. Они звучали почти подобно последнему крику жертвы и всё же как-то по-другому: сипящие и хриплые, словно вырывающиеся из горла человека, который кричит так непрерывно, человека, которого все время убивают» [2] Франкл В. Доктор и душа. СПб.: Ювента, 1997. С. 163–164. .

«Нам, меньшинству из тогдашнего транспорта, это стало известно вечером того же дня. Я спрашиваю товарищей, которые находятся в лагере дольше, куда мог попасть мой коллега и друг П. „Его отправили на другую сторону?“ „Да“, — отвечаю я. „Тогда ты увидишь его там“, — говорят мне. „Где?“ Рука показывает на расположенную в нескольких стах метрах трубу, из которой в далекое серое польское небо взвиваются жуткие остроконечные языки пламени многометровой высоты, чтобы раствориться в темном облаке дыма. Что это там? „Там, в небе, твой друг“, — грубо отвечают мне. Это говорится как предупреждение» [3] Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. С. 135. .

«Клов слезает со стремянки, делает несколько шагов к окну налево, возвращается за стремянкой, ставит ее под левым окном, взбирается на нее, наставляет телескоп наружу, долго смотрит. Вздрагивает, опускает телескоп, проверяет его, снова смотрит.

Клов. В жизни такого не видывал!

Хамм( встревоженно ). Что? Парус? Плавник? Дым?

Клов( всё смотрит ). Маяк на мысу.

Хамм( с облегчением ). Ух! Он и всегда там был.

Клов( смотрит ). От него только часть осталась.

Хамм. Фундамент?

Клов. Да.

Хамм. А что там еще?

Клов( смотрит ). Ничего.

Хамм. А чайки?

Клов. Чайки!

Хамм. А горизонт? И на горизонте ничего?

Клов( опускает телескоп, поворачивается к Хамму, в отчаянии ). А что тебе надо на горизонте? ( Пауза. )

Хамм. Волны! Волны там какие?

Клов. Волны-то? ( Наставляет телескоп. ) Свинцовые.

Хамм. А солнце?

Клов( смотрит ). Нету.