Руслан Бурбуля - По..Ра..Зреть

Изучение этих вопросов связано, как мне известно, с одним затруднением — оно-то и побуждает набожных людей вменять писателям, пишущим по проблемам религии чуждые им устремления и цели. Существеннейшей стороной религии является требования безусловной веры, а из него вытекает требование при обсуждении религиозных тем руководствоваться отличными от общеупотребительных правилами, поэтому подразумевается, что беспристрастный историк попросту некомпетентен, когда дело касается религии. Действительно, ведь религии, чтобы поддержать свои притязания на непогрешимость, приходится иметь особую систему философии истории, основанную на вере в чудесное вмешательство Божества в человеческие дела, которые исключительно благодаря этому поправляются. К тому же религии не могут спокойно взирать на свое прошлое; последнее должно подчиняться нуждам настоящего и служить основанием институтам, очевиднейшим образом, явившимся следствием течения времени. Напротив, закон критики — следовать только правилу и неукоснительной индукции, чуждой какой бы то ни было политической подоплеки; для критики основной принцип состоит в утверждении, что в ткани человеческих дел нет места чудесному, равно как нет ему места и в ходе природных явлений; критика начинает с провозглашения идеи, что все в истории имеет свое человеческое объяснение, хотя и не всегда удается обнаружить это объяснение из-за недостаточности сведений; поэтому вполне понятно, что критика не может прийти к соглашению с теологическими школами, которые пользуются совершенно противоположным методом и преследует иную цель. Подозрительные, как и вообще все могущественные образования, приписывающие себе божественное происхождение, религии по природе своей воспринимают всякое, даже уважительное, выражение разногласия за враждебность и видят врагов во всех, кто по отношению к ним пытается применить простейшие права разума.

Должно ли это прискорбное недоразумение, вечно стоящее между критическим разумом и учениями, настаивающими, чтобы их принимали полностью в том виде, как они есть, должно ли оно препятствовать человеческому уму на пути свободного исследования? Думаем, что нет. Потому, прежде всего, что человеческая природа никогда не была и не будет согласна сама себя калечить; больше того, нетрудно, наверное, понять, что если бы разум обрел, наконец, единое учение, принятое всем человечеством, то он был бы согласен удалиться от дел. Но масса систем приписывает себе обладание абсолютной истиной, а ведь не могут же они все владеть ею одновременно; ни одна из этих систем не предъявляет таких прав, которые бы свели на нет притязания остальных, поэтому самоотречение критики не принесло бы миру столь желанного покоя и единогласия. Не будь борьбы между религией и критикой, религии боролись бы между собой за главенство; если бы все религии сошлись бы в одну, различные фракции этой религии взаимно проклинали бы одна другую; и даже если предположить, что все секты пришли бы к признанию некоего согласия, то внутренние разногласия, в двадцать раз более оживленные и пылкие, чем те, что разделяют соперничающие религии и церкви, питали бы вечную потребность индивидуальной мысли — размышлять над тем, как на свой лад создать божественный мир"

Слово "религия" — слово, которым до недавнего времени в глазах огромного большинства охватывалась вся духовная жизнь, и потому только грубый материализм может нападать на сущность этой, к счастью вечной, потребности нашей природы. Нет ничего более вредного, чем вошедшие в привычку нормы языка, из-за которых отсутствие религиозности смешивается с отказом от присоединения к тому или иному верованию.

Человек, всерьез относящийся к жизни и использующий свою деятельность на достижении какой-либо благородной цели — это человек религиозный; человек легкомысленный, поверхностный, не обладающий высокой нравственностью — неверующий.

Те, кто поклоняется чему-либо — братья или уж во всяком случае, не такие враги, как те, кто служит одной лишь выгоде и стремиться материальные наслаждения поставить выше божественных инстинктов человеческого сердца. Самый ложный расчет, к какому только могут привести религиозные страсти, — это искать в легкомыслии или равнодушии помощника против инакомыслящих, искренне идущих к истине тем путем, который указывают им особые потребности их духа.

Такое различие между религией в ее общем смысле и религией в ее частных формах, которые, оставляя после себя неодинаковые следы, исторически сменяют друг друга чрезвычайно существенно. Отнюдь не намереваясь ослабить религиозное чувство, я, наоборот, хотел бы по мере сил содействовать его возвышению и очищению. В самом деле, мне кажется, что независимое изучение религии приводит к утешительному результату, достаточному для умиротворения души и устроения основы счастливой жизни. Этот результат заключается в том, что религия, будучи неотъемлемой частью человеческой природы, является в своей сущности истинной и что над частными формами культа, неизбежно запятнанными недостатками своего времени и страны, стоит еще и религия — запечатленный в душе человека явственный знак его высшего предназначения. Ибо если доказано, что именно религия всегда внушала и внушает наибольшую ненависть и наибольшую любовь; если доказано, что человек непобедим стремлением своим, поднимается до осмысления идеи и до культа совершенного, то не лучшее ли это доказательство сокрытого в нас божественного духа, отвечающего своими устремлениями трансцендентному идеалу?