Августо Кури: Продавец грез

Прочитав стихотворение во весь голос, незнакомец принял опечаленный вид и, понизив тон, поклонился, сказав: «Номер один». Ошеломленные свидетели случившегося спрашивали друг друга, уж не представление ли это какое-нибудь из тех, что даются на открытом воздухе. Полицейский начальник тоже не знал, как ему реагировать на происходящее. Что было бы лучше — вмешаться или продолжать наблюдать? Начальник пожарных вопросительно посмотрел на психиатра.

— Мне ничего не известно из литературы ни об аннулировании того, что существовало в прошлом, ни о забвении улыбок. И я ничего не понимаю в поэзии… Это, должно быть, еще один сумасшедший!

Самоубийца был удивлен, почти шокирован. Слова, произнесенные незнакомцем, отдавались эхом в его сознании, хотя и без участия его воли. Возмутившись, он отреагировал резко:

— Кто вы такой, чтобы ликвидировать мое прошлое?! Какое право вы имеете на то, чтобы разрушать мое детство? Как это вы осмеливаетесь?

Обрушив на голову незнакомца злые вопросы, самоубийца ушел в себя и подумал: «А может быть, я сам и являюсь ликвидатором собственного прошлого?» Но тут же попытался отогнать возникшие мысли.

Заметив у самоубийцы эти признаки благоразумия, незнакомец осмелился спровоцировать его еще больше:

— Осторожно! Для человека, вознамерившегося покончить с собой, размышления опасны. Если вы собираетесь умереть, перестаньте думать.

Самоубийца смутился. Незнакомец издевался над ним. «Этот тип пытается подтолкнуть меня к самоубийству или еще к чему-то? Может быть, это какой-нибудь садист, жаждущий крови?» Он покачал головой, будто таким способом можно было развеять эти мысли, но размышления всегда несут с собой импульсивные желания. Незнакомец, почувствовав некоторую путаницу в сознании самоубийцы, заговорил мягким голосом, но не менее убедительно:.

— Не раздумывайте! Ибо если вы будете думать, то быстро поймете, что человек, замысливший самоубийство, собирается совершить несколько убийств: первым делом он убивает себя, а потом тех немногих, которые еще остаются. Если будете думать, то поймете, что вина, ошибки, заблуждения и несчастья суть привилегии сознательной жизни. Смерть таких привилегий не имеет!

Тут незнакомец вышел из состояния полной уверенности и вошел в состояние сильной озабоченности. Он сказал: «Номер четыре» — и укоризненно покачал головой.

Воля самоубийцы была парализована. Ему хотелось игнорировать мысли, высказанные незнакомцем, но они, словно вирус, проникали в его сознание. Что это за слова? Пребывая в полном смятении и пытаясь подавить в себе размышления, он снова набросился на возмутителя спокойствия.

— Кто вы такой, почему не щадите моих чувств, а наоборот, нападаете на меня? Почему вы не относитесь ко мне как к бедному душевнобольному человеку, достойному сострадания? — проговорил он и, повышая голос, изрек: — Убирайтесь! Я совершенно конченый тип.

Вместо того чтобы испугаться, странный человек потерял терпение и снова стал нападать на своего окончательно запутавшегося собеседника:

— Кто вам сказал, что вы слабый, что вы забитый бедняга, потерявший способность радоваться жизни? Или человек, лишенный привилегий… человек отчаявшийся? Или человек, который умирает из-за неспособности вынести тяжесть обрушившихся на него невзгод? Как по мне, то вы отнюдь не такой. Я считаю вас всего лишь человеком гордым, запершимся в темнице собственных эмоций и отгородившимся от несчастий куда больших, чем ваши собственные.

Самоубийца заложил руки за спину и, испугавшись, отодвинулся от самой опасной линии. После чего злым, срывающимся голосом спросил:

— Кто вы такой, что позволяете себе называть меня гордецом, погрязшим в темнице собственных эмоций? Позволяете себе утверждать, что я отгородился от еще больших страданий, чем мои собственные?

Самоубийца чувствовал, что незнакомец задел его самую болезненную струну, попал в самое сердце. Его слова, словно луч солнца, проникали в темные уголки сознания. В этот момент погрустневший самоубийца вспомнил о своем отце, который в детстве буквально угнетал его, заставлял много страдать, будучи человеком далеко не эмоциональным и замкнутым. Однако самоубийца никогда не касался этой темы. Ему было чрезвычайно трудно обращаться к душевным травмам прошлого. Под влиянием этих печальных воспоминаний он со слезами на глазах сказал более спокойным голосом: