Хаймо Хофмайстер - Что значит мыслить философски [Поиск фундамента всего знания и всего сущего]

В результате мы получили ответ на свой вопрос, в какой мере возможно познание природы как истинное познание. Ответ, с которым соглашается и естествознание, правда, сегодня оно вопрошает уже не о сущности вещей, не о том, чем они являются сами по себе, а об их данности в пространстве и времени. Так как вещи даны нашему мышлению, то мы можем только из их данности вывести естественные законы.

На второй вопрос ответ получен в теории трансцендентальной апперцепции: единое и всеобщее познание возможно, потому что человеческий субъект не только эмпирический, но в то же время и трансцендентальный субъект.

Хотя Кант и преодолевает онтологически чисто негативное определение arche (бесконечное — неподвижное — неразрушимое — несотворимое) с помощью утверждения трансцендентального характера «Я», тем не менее он не в состоянии мыслить его иначе, кроме как чисто формально. Немецкие идеалисты прекрасно понимали эту ущербность и пытались определить «Я» не только по форме, но и по содержанию, а в результате и онтологию сделать опять определенной по содержанию. Правда, Кант тоже всегда исходил из содержания, но только по мере выведения его из трансцендентального Я. Поэтому им ставилась проблема возможности доказательства соответствия формы и содержания не только в рамках онтологии, но и, например, в этике. Благодаря установлению чего-то третьего, а именно абсолютного разума, который господствует в природе и познании, была предпринята попытка найти то, к чему стремилась вся средневековая онтология, включая и Декарта, — дать истолкование совокупности сущего (как природного, так и духовного), основанное на таком едином принципе, развитие которого в природе и истории можно доказать. Начало этому проекту положено Кантом, а в целом он был выполнен немецким идеализмом.

При сравнении аристотелевских категорий с кантовскими бросается в глаза то, что центральная категория у Аристотеля — субстанция, ousia — у Канта представляется низшей категорией отношения и встречается только вместе с категорией accidens. [264]Мы помним, что ousia у Аристотеля выделена из всех других категорий как первая категория, именно она присуща всякой действительности. Субстанция, и об этом следует сказать дополнительно, признается Аристотелем «лежащей в основе», т. е. она была для него принципом становления, постоянством во всех изменениях самости и акциденций сущего. Так, человек остается человеком, даже если он пока еще не сформирован, но благодаря унаследованной способности к формированию станет сформировавшимся человеком. Лист остается листом, даже если обусловленное временем года изменение его акциденций смешает его зеленую окраску с красной. И формирование, и окраска не составляют сущности. Для более точного определения субстанции необходимо различать существенные, принадлежащие к сущности сущего свойства, так называемые самости и случайные свойства, акциденции.

Социальность, если следовать Аристотелю, определившему человека как zoon politikon, — это составляющее сущность человека свойство, так же как, например, язык и смех. При этом речь идет о самости, через которую истолковывается субстанция. Акциденции же в противоположность этому— такие свойства, которые лишь случайно соответствуют субстанции:

Привходящим, или случайным, называется то, что чему-то присуще и о чем может быть правильно сказано, но присуще не по необходимости и не большей частью… [265]

Таким образом, свойства человека, будь он лыжник или теннисист, не составляют его сущность. Если кем-то его мышление определяется через лыжные гонки, то это соответствует не его что-бытию, его эссенции, не присуще ему просто как человеку, а соответствует его экзистенции, присуще ему как индивидууму. «Это-здесь-бытие» (аристотелевское tode ti) установлено с помощью путаных и случайных определений, и именно с помощью этих определений единичный или единичное провозглашается как именно это определенное единичное. Например, экзистенциальная философия тоже предпринимала попытку постичь сущность человека, исходя не из всеобщего, не из общих для всех людей свойств, а из тех, которые составляют индивидуальность, даже из их имен. [266]

Самость и акциденции, [267]несмотря на их различие относительно субстанции, совпадают в том, что они не располагают собственным бытием и получают его только через свою связь с субстанцией. Таким образом, все, что есть — это либо субстанция, либо акциденция в самом широком смысле, и это есть то, что отличает акциденции от субстанции, потому они и не могут существовать сами по себе. Игра в теннис — это всего лишь свойство человека, который с помощью игры в теннис общается с другими людьми. Пространственное движение есть передвижение чего-то, но только не движение как таковое. Все это дает преимущество категории субстанции перед другими категориями. В «Метафизике» Аристотель описывает ousia как ту категорию, которая лежит в основе всего сущего: