Из всех слов "солипсизм" наиболее верен своей этимологии. Намеренный акт, а не бессознательный рост, составил его из двух латинских корней, первый из которых значит "одинокий", второй – "сам". Таким образом, термин становится на удивление ярким выражением той точки зрения, что каждый человек непосредственно осознает только свое собственное существование и наполняющие его сознание ощущения. Если, кроме того, еще считать, что подобное непосредственное осознание есть единственная гарантия подлинности нашего познания всего существующего, то неизбежен вывод, что существование нашей "самости" и существование наших ощущений – единственная непреходящая достоверность.
Шаг от сомнения к отрицанию короток и прост. Если я знаю только свое собственное существование и существование моих ощущений, то мне неизвестно существование чего-либо и кого-либо. А если мне неизвестно существование чего-либо или кого-либо вовне, то какой мне толк принимать на веру это их существование? Вообще, какой толк принимать на веру то, чего я никогда не смогу узнать? Во мне поднимается убеждение, что, вероятно, в мире и нет ничего, кроме сознающего Меня. С течением времени "вероятно" исчезает. Мой осторожный агностицизм рассеивается перед согревающей уверенностью, что я один существую. Звезды, солнце и планеты мельчают и становятся мебелью в комнатушке моего сознания; здесь среди чудес сижу Я, одинокий и терпеливый восприниматель, архетип всего бытия, вечная и нерушимая Самость.
Что делает Самость в своем затворничестве? Мыслит. Через нее проходят чувства, желания, идеи. В прозрачности простого сознания она несет на себе, словно какой-то неутомимый Атлант, громаду бесчисленных миров. Существует ли съедобная пища и питаемое ею тело? Да, поскольку мое сознание преподносит их мне. Существуют ли стулья, на которые тебя усаживают, и люди, с которыми ты говоришь? Да, поскольку у меня есть "пучки ощущений", отвечающие этим наименованиям. Делятся ли вещи на добрые и злые? Да, в меру своего соответствия или противоречия моим ощущениям и желаниям. Вещи существуют, поскольку я мыслю их. Ценности существуют, поскольку я мыслю их. Все зависит от нашего мышления.
Ну, конечно, немного людей готово объявить себя полными солипсистами. Все, что они делают, основано на совершенно противоположной гипотезе. Когда они встают утром, то встают с постели, которую считают чем-то большим, чем просто сочетанием ощущений в своем сознании. Они движутся в мире, который считают независимым от них. И, возвращаясь вечером к тому перерыву в сознании, который именуется сном, они полностью убеждены, что физическая вселенная за часы их неосознавания ее не утрачивает ни йоты своей реальности.
Так что "человек с улицы", это мифическое существо, безответный автор всех нелепиц, которые так любят опровергать философы, в общем и целом – трезвый реалист. Ему никогда не приходит в голову предположить, что мир существует только в его сознании. Утонченные абстракции, создающие имя какому-нибудь епископу Беркли, не для него. Прямой ясный мир со своей упрямой дифференцированностью от нас – и больше ничего. Причем "человек с улицы" мудрей, чем о нем идет слава. Как однажды заметил Бертран Рассел, начиная философствовать, надо принять решение, собираешься ли ты быть логичным или здравомыслящим. Философы часто логичны. Рядовой человек по большей части здравомыслящ.
Есть другие пути к солипсизму, кроме сомнения в существовании предметов, стоящих за нашими ощущениями. Можно думать, например, что окружающий нас мир – не настолько твердая и строгая система, чтобы исключить свободную игру мысли и воображения. Так, Льюис Мемфорд пишет:
"Часто воображение человека вело его к заблуждениям, а поиски света погружали в еще более глубокую тьму, равно как его стремление к совершенству иногда делало его бесчеловечным, жестоким, саморазрушительным. Для мифа и религии было легче олицетворять субъекты, чем для науки – объективировать объекты. Однако конечным исходом этих усилий всегда оказывалось более глубокое прозрение им своего статуса и своего предназначения, чем это могло бы быть достигнуто в ходе практической деятельности самой по себе. Ибо именно на путях идеальных построений человек обходит свою животную судьбу: его мыслительные образы и его сверх-Я помогают ему выйти за узкие прагматические пределы человеческого общества" [43] Mumford L. The Condition of Man. Harcourt, Brace & Co., N.Y., 1944, p. 11.
.
Читать дальше