Томас Лиготти: Заговор против человеческой расы: Замысел ужаса

На протяжении столетий разрабатывались различные теории о природе и функционировании сознания. Теория, которой по умолчанию придерживается Цапффе, сводится к следующему: Сознание связано с человеческим мозгом таким образом, что мир представлялся нам таким, каким он является, и демонстрирует нас себе самим такими, какими мы являемся, то есть, как «самости» или «личности», пронизанные воспоминаниями, ощущениями, эмоциями, и т. п. Никто точно не знает, в чем заключается связь сознания и мозга, но все факты подтверждают недуалистическую теорию о том, что мозг является источником сознания, и источником сознания единственным. Цапффе принимает сознание как данность, и опуская споры о природе сознания как явления, сразу же переходит к тому, каким образом сознание влияет на сущность нашего вида. Такой подход достаточен для его целей, вполне экзистенциальных и обходящих технические вопросы о работе сознания. Нельзя не отметить, что «происхождение» сознания, поскольку оно определенно не всегда присутствовало в нашем виде, является загадкой и по сей день, и остается такой и у Цапффе, как загадкой остается и появление самой жизни из материалов, которые не являлись живыми.

Изначально жизни не было, но потом жизнь появилась — появилась природа, как это теперь называется. По мере развития в жизни в более сложные и разнообразные формы, на определенном этапе процесса на сцену вышли человеческие организмы. По прошествии времени в этих организмах появилось сознание (с разной частотой и при разных амплитудах), и по ходу нашего развития это сознание набирало силу. До этого момента все теории сознания находятся в согласии. Через миллиарды лет после прыжка от неживого к живому, человеческие существа совершили прыжок от отсутствия сознания к огромному его переизбытку, такому, что сумели оценить этот феномен и даже вынесли ему приговор.

Неизвестно ни каким образом случился этот прыжок, ни сколько времени этот прыжок занял, хотя существуют теории по поводу и того и другого, равно как существуют теории о мутациях и превращениях из одного состояния в другое.

«Мутации слепы» , пишет Цапффе, «Они случаются вне связи с интересами окружающей среды» . Как уже отмечалось, Цапффе не касался механизмов мутаций и происхождения сознания, целиком сосредоточившись на демонстрации трагического эффекта, который оказала эта способность на нас. Такой взгляд является довольно типичным для пессимистических философов. Не-пессимистические философы относятся к сознанию либо беспристрастно, либо, подобно Николасу Хамфри, полагают сознание чудесным даром. Стоит только не-пессимистическим философам заметить пессимистический взгляд, как они немедленно отвергают его. Располагая на своей стороне всем миром, вооруженным понимаем того что «быть живым — это хорошо», не-пессимистические философы не утруждаются мыслями по поводу сущности существования как тотальной трагедии. Они анализируют тонкости человеческого существования и даже иногда заходят на территорию трагедии, но никогда настолько, чтобы возможно было отказаться от приверженности «быть живым — это хорошо». И так они поступают до самого дня своей смерти, который для них так же остается «хорошо».

Установлено: Сознание редко рассматривается как инструмент трагедии в человеческой жизни. Однако по Цапффе, сознание давно бы уже подтвердило свою фатальность для человеческой расы, если бы мы не предпринимали с ним кое-что намеренно. «Почему же тогда,» спрашивает Цапффе, «человечество не вымерло давным-давно во время великих эпидемий безумия? Почему лишь немногие индивиды гибнут из — за неспособности выдержать напряжение жизни, если мышление дает им больше, чем они могут вынести?» Ответ Цапффе: «Большинство людей учатся спасаться, искусственно ограничивая содержание своего сознания.»

С эволюционной точки зрения, по мнению Цапффе, сознание оказалось просчетом, для компенсации эффекта которого необходима коррекция. Сознание явилось случайным приобретением, холостым отростком, превратившим нас расу противоречивых существ — сверхъестественных созданий, не имеющих ничего общего с остальной частью творения. По причине сознания, матери всех ужасов, мы стали восприимчивыми к мыслям о жутком и кошмарном, мыслям, которые никогда справедливо не уравновешиваются мыслями о благом и обнадеживающем. Наш разум принялся раскручивать спираль страха, откапывая новые и новые его образцы, вопиющие безрадостные возможности, которых, если оставить все как есть, скоро могло стать достаточно, чтобы повалить нас на землю в пароксизмах саморазрушительного ужаса. Перспектива такой возможности потребовала появления неких защитных механизмов, которые могли бы поддерживать на лезвии вероятности жизнедеятельность нас как вида.