Томас Лиготти - Заговор против человеческой расы - Замысел ужаса

Как представляется, после смерти нашего эго мы продолжаем испытывать боль — эту основу существования — однако эго перестает обманывать нас, и мы уже не принимаем боль как личную и прекращаем переводить индивидуальную боль в мучения сознания. Само собой, нам нужно продолжать питаться, но мы перестаем быть гурманами и эпикурейцами, которые едят для развлечения, пожирая все, что имеется в распоряжении природы, и создавая специальные лаборатории для производства новых вкусов. А что же произойдет с нашим воспроизводством? Животные движимы тягой к спариванию, поэтому даже после смерти эго мы не избавимся от своей биологии, хотя биология больше не будет управлять нами неразумно, как это происходит сейчас. Кроме того, с исчезновением неразумного управления биологией, мы не будем больше мрачнеть от перспектив вымирания. Для чего нам производить новое поколение, которое станет карабкаться по лестнице эволюции? Быть может нам лучше родить еще одно поколение с мертвым эго? Те, кто перестанет считать свои удовольствия или мучения чем-то принадлежащим лично им, не будут возражать смерти или приветствовать жизнь, желать или не желать одно или другое, полагая одно плохим, а другое хорошим. Наше эго умрет, внутри нас больше не останется Я, и — позволим себе это сказать — мы наконец-то станем просветленными.

Как пример того, во что обратится наша жизнь в подобном состоянии, можно привести 80-й стих Дао Де Цзин — образ из сна о человеческой жизни, но не этой земле.

Некоторым людям может показаться, что это описание не переживших смерть эго, а попросту страны мертвецов. Но это не так.

До тех пор, пока существуют те, кто «стареет и умирает», будут и те, кто ждет старости и смерти — молодые и юные, и те, кто приходит дальше.

Но если ни один из них не принимает свою судьбу лично, то зачем им вообще подписываться на эту судьбу? Конечно, подобное никто не случится с теми, чье эго умерло, как не происходит такого с низшими видами, перерабатывающими себя, как это понуждает их делать природа. Те, чье эго умерло, вернутся туда, откуда взяла начало наша раса — к выживанию, воспроизводству, и смерти. Путь природы будет восстановлен во всей своей бездумности и марионеточности.

Но даже если смерть эго рассматривается как оптимальная модель человеческого существования и освобождения нас от нас самих, эта модель по-прежнему является компромиссом с бытием, уступкой ошибке самого творения. Но мы способны на большее, и мы станем лучше. Смерть нашего эго это лучшее после убийства самой смерти, и всех этих дешевых опереточных лиц, которые снуют рядом с ней. Потому пускай наши земли становятся все меньше и меньше, до тех пор, пока у нас вообще не останется земли, куда могла бы ступить наша нога, да и нас не останется тоже.

На вершине смерти своего эго, Сигал пребывала в экстазе 24 часа в сутки. В тот период она начала говорить о «безмерной бесконечности», термине, словно бы взятом со страниц произведений Лавкрафта о космическом ужасе. С точки зрения Сигал безмерная бесконечность представляет собой феномен, подразумевающий все сущее. Она пишет: «Смысл человеческой жизни теперь ясен. Бесконечность создала эти человеческие схемы для того, чтобы получить опыт видения себя с точки зрения из вне себя, что невозможно было бы реализовать без таких посредников, как люди». Существование в виде части бесконечности, которое переживала Сигал, стало осмысленным, потому что теперь все служило целям бесконечности. С точки зрения Сигал это было неверотяным облегчением, наступившим как только ей удалось преодолеть первоначальный страх перед тем, что она теперь стала инструментом бесконечности, а не собственной личности. Однако ближе к концу своей жизни, как это вспоминает американский психотерапевт Stephan Bodian в своем послесловии к «Столкновению с Бесконечностью» , Сигал начала переживать еще более интенсивное ощущение «бесконечности, становящейся бесконечней самой себя». Эта новая фаза бесконечности истощила ее психически и физически, так что Сигал в скором времени умерла от недиагностированной опухоли мозга.