Томас Лиготти - Заговор против человеческой расы - Замысел ужаса

Конечно, люди могут избавиться от депрессии. Но в состоянии здоровья им лучше держать свой разум в строгости и не вспоминать о том, что они недавно пережили. В противном случае, они могут начать думать, что жизнь, это не так уж и хорошо, как думалось до момента, когда вся их относительно хорошо налаженная эмоциональная система по какой-то причине вдруг дала сбой и отключилась. Тоже самое относится к любой телесной системе, включая иммунную. Поскольку после того, как одна из ваших систем выйдет из строя, вы уже не сможете продолжать быть таким, каким казались себе прежде. Вы уже не можете думать ни о чем другом, кроме того сколько рвоты, назальной слизи, мокроты, и жидкого стула вы извергнете из своего тела после того, как ваша иммунная система перестанет справляться с бактериальной или вирусной инфекцией. И если подобное будет продолжаться долгое время, то вы уже не сможете быть хорошо налаженным объектом, что означает, что вы не сможете больше ощущать себя прежним собой, чтобы это не значило. Но может случится и так, что после того как одна или несколько ваших систем выйдут из строя, вам снова полегчает, и вы, вновь хорошо налаженный объект, сможете подумать: «Вот, я снова стал прежним настоящим собой». Но с таким же успехом вы можете думать, что настоящим собой вы были как раз тогда, когда были больны, а не когда ваши системы работали слаженно вместе, настолько, что вы их даже не замечали.

Но вы не можете продолжать думать, что больной вы и есть настоящий вы, иначе вы превратитесь в того, кто хронически обеспокоен мыслями о том, какими способами ваши системы могут выйти из строя. И вот этот кто-то и будет «настоящий вы».

«Депрессивные», это то прилагательное, которое обычные люди используют в отношении жизненных перспектив, представляемых такими, как Цапффе, Шопенгауэр и Лавкрафт. Доктрины религий мирового уровня, пусть и печальные, не отвергаются таким же образом, потому что воспринимаются обычными людьми как «духоподьемные». Панглоссова [7] ложь созывает толпу; обескураживающие истины рассеивают ее.

Объяснение: Депрессия, а не безумие пугает нас, мы страшимся деморализации, а не сумасшествия, крушение иллюзий ума, а не его расстройство грозят нашей культуре надежд. Эпидемия депрессии заткнет рты болтливым голосам в нашей голове, заставив жизнь замертво замерев на своих рельсах. По счастью провидение наделило нас достаточным маниакальным энтузиазмом, удерживающим нас на вспахиваемой борозде, на прямом курсе с попутным воспроизводством себя, непрерывно похваляющихся тем, чем миллионы лет эволюции принудили все виды заниматься так или иначе.

Цапффе, Шопенгауэр и Лавкрафт лишь были достаточно честны, чтобы не сдаться на потеху жизнеутверждающих истериков. Это рискованно для любого, но еще более рискованно для писателей, потому что антивитальные убеждения деградируют их труды до нижних полок архивов, сравнительно с ремесленниками слова, капитулировавшими перед позитивным мышлением или, по крайней мере, следующими принципу двусмысленности, когда речь заходит о нашем виде. Люди стремятся держать двери открытыми для любой малейшей возможности того, что наша жизнь не является ЗЛОВЕЩЕ БЕССМЫСЛЕННОЙ. Даже высокообразованные читатели не желают слышать о том, что их жизни являются просто эволюционной случайностью — и не более того — и этот смысл не тот, о смысле которого люди хотели бы думать. {12}

Вследствие подобного отрицания Шопенгауэр занимает гораздо меньшую площадь в музее современной мысли, чем его антагонист и германский соотечественник Фридрих Ницше. Шопенгауэр не обещает индивидууму ничего, кроме исчезновения после посмертного воспоминания своей «истинной природы» в качестве небольшого сувенира от безличностной и всепроникающей Воли. Ницше заимствует из религии и проповедует о том, что, хотя нам не суждено войти в загробную жизнь церковных моделей, тем не менее мы должны быть духовно готовыми повторять эту жизнь снова и снова до мельчайших подробностей в течении вечности. {13}

Пусть повторяемость жизни и выглядит непривлекательной для некоторых из нас, не нам определять репутацию автора. Это область деятельности законодателей философской моды, обнаруживших в Ницше самую завораживающую головоломку всей истории сознания. Пожелаем всего наилучшего стойкости корпуса его текстов, снабдивших экзегетов [8]пожизненной пищей для интерпретаций и аргументаций, и общей схизматической [9]дисгармонией — любой и всякой целенаправленной деятельностью, в которой движется всякий религиозный активист, будь то с богом или без.