Эвальд Ильенков - Ленинская идея совпадения логики, теории познания и диалектики

Кавычки, в которые взято слово «гносеология», тут совсем не случайны. Дело в том, что обособление ряда старых философских проблем в особую философскую науку (безразлично, признают ее затем единственно современной формой научной философии или же только одним из многих разделов философии) представляет собой факт недавнего происхождения. Самое слово «гносеология» («теория познания») входит в обиход только к концу XIX столетия, и именно как обозначение особой науки, особой области специальных исследований, которая в составе классических систем сколько-нибудь четко не выделялась, не конституировалась не только в особую науку, но даже хотя бы в особый раздел, — хотя было бы очевидной нелепостью утверждать, будто познание вообще и научное познание в частности сделалось предметом особо пристального внимания только с появлением «гносеологии».

Конституирование «гносеологии» в особую науку и исторически, и по существу связано с широким распространением неокантианства, которое на протяжении последней трети XIX столетия становится одним из наиболее влиятельных направлений философской мысли буржуазной Европы и превращается в официально признанную школу профессорско-университетской философии — сначала в Германии, а затем во всех тех районах мира, откуда по традиции ездили в германские университеты люди, надеявшиеся обучиться там серьезной профессиональной философии. Своим распространением неокантианство обязано было не в последнюю очередь традиционной славе Германии как родины Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля.

Своеобразной чертой неокантианства было, конечно, вовсе не открытие проблемы познания как центральной философской [41] проблемы, а специфическая форма постановки этой проблемы, которая — несмотря на все разногласия между различными ответвлениями школы — сводится к следующему.

«Учение о знании, выясняющее условия, благодаря которым становится возможным бесспорно существующее знание, и в зависимости от этих условий устанавливающее границы, до которых может простираться какое бы то ни было знание и за которыми открывается область одинаково недоказуемых мнений, принято называть “теорией познания” или “гносеологией”… Конечно, теория познания наряду с только что указанной задачей вправе поставить себе еще и другие — дополнительные. Но если она хочет быть наукой, имеющей смысл, то прежде всего она должна заниматься выяснением вопроса о существовании или несуществовании границ знания…» [7] Введенский А.И. Логика как часть теории познания. Петроград, 1923, с. 29.

Русский кантианец А.И. Введенский, которому принадлежит это определение «гносеологии», очень точно и четко формулирует определение науки, которую «принято называть» этим термином в литературе неокантианского направления и всех тех школ, которые возникли под его преобладающим влиянием. Можно привести десятки аналогичных формулировок, принадлежащих классикам неокантианства — Риккерту, Вундту, Кассиреру, Виндельбанду, а также представителям его «дочерних» ответвлений (например, Шуппе, Файхингеру и т. п.). При всех разночтениях и нюансах понимание специальной задачи теории познания (благодаря наличию которой она только и может конституироваться в виде особой теории, особой науки) остается инвариантным в том главном, что подчеркивает своей дефиницией А.И. Введенский. Задача эта усматривается в установлении «границ познания» — тех рубежей, через которые познание перешагнуть не в силах ни при каких условиях, ни при каком сколь угодно высоком развитии познавательных способностей человека и человечества, техники научного исследования и экспериментальной техники. «Границы познания» отделяют сферу принципиально-познаваемого от сферы принципиально-непознаваемого, и полагаются они вовсе не ограниченностью человеческого опыта во времени и пространстве (в таком случае расширение сферы опыта раздвигало бы и «границы» познания и превращало бы их в границы между познанным и непознанным, но в принципе познаваемым), а исключительно специфическими особенностями самой «способности познания», специфическими «формами» этой способности, т. е. деятельности, которая перерабатывает [42] постоянно сменяющие друг друга состояния субъекта в «опыт» — в фиксированные представления и в систему связанных друг с другом представлений (в «понятия») — в «знание».

Это разграничение между «познаваемым» (имманентным) и «непознаваемым» (трансцендентным) как раз и явилось и исторически и по существу единственным основанием для обособления «теории познания» в специальную науку, противопоставляющую себя «метафизике» или «онтологии». Если указанное разграничение, в классической форме проведенное Кантом, отвергается, то исчезает и необходимость выделения «гносеологии» в особую науку, ибо исчезает предмет, который такая наука могла бы исследовать в отличие от «метафизики» (опять-таки в специфически кантианском смысле этого слова).