Эвальд Ильенков - О воображении

Надо сказать, что большие художники никогда не путали свободу и произвол. Протестуя против понимания художественной фантазии как капризной игры личного воображения, великий Гёте определял художественный гений как интеллект, «зажатый в тиски необходимости». И, действительно, каприз, произвол воображения заключает в себе столь же» мало свободы, как и действие по штампу. Крайности, как давно известно, сходятся. Произвольное действие вообще, будь то в реальной жизни или только в воображении, в фантазии, никогда и ни на одно мгновение не может «выпрыгнуть» из различных зависимостей. Беда произвола, мнящего себя свободой, заключается в том, что он всегда и везде есть абсолютный раб ближайших, внешних, мелких обстоятельств. Капризы, какими бы «беспричинными» они на первый взгляд ни казались, всегда управляются мелкими, едва заметными для невнимательного глаза, случайными причинами, а вовсе не «свободной волей». Подлинная же свобода заключается в действиях, преодолевающих силу и давление внешних, ближайших обстоятельств, в действиях, которые успешны в том случае, если они совершаются в русле общей необходимости. Свобода — там, где есть действие сообразно некоторой цели, ни в коем случае не сообразно давлению ближайших наличных обстоятельств. Свобода воображения, в частности, неотделима от цели работы воображения. В художественном воображении, в искусстве цель обретает форму идеала , то есть красоты. Красота, или идеал, выступают как условие свободного воображения, как его критерий . Со свободой воображения красота связана неразрывно.

Связь свободы с красотой Маркс объяснял, исходя из особенностей человеческого отношения к природе: если животное формирует природный материал только под давлением физиологических потребностей и согласно «мере и потребности того вида, к которому оно принадлежит», то человек «производит, даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее…, человек формирует материю также и по законам красоты ».

Развитое эстетическое чувство, чувство красоты, не принимает продуктов произвольного, то есть несвободного, некультурного, неразвитого воображения, так же, как и ремесленнических поделок, изготовленных без участия воображения, по готовым штампам и рецептам.

Свободное воображение отличается от действия по штампу тем, что в нем — индивидуальная вариация всеобщего, — уже найденного, сформулированного. В то же время это индивидуальное отклонение , индивидуальная вариация вовсе не произвольны , — диктуются вовсе не случайностью, не внешней особенностью ситуации, а общими идеями, которые, как говорят, «носятся в воздухе» и ждут человека, способного их чутко уловить и высказать за всех и для всех. Когда они высказаны, их принимают, соглашаются с ними и даже удивляются — почему же каждый сам не сумел высказать, выразить столь самоочевидную вещь? Вот это индивидуальное отклонение от общей нормы, которое вызвано не капризом, а теми или иными серьезными общезначимыми мотивами, причинами и потребностями, касающимися всех, или, по крайней мере, многих людей, — и есть действие творческого воображения.

В действии свободного творческого воображения всегда можно аналитически выявить как момент индивидуального отклонения от нормы, так и момент следования норме. Только их органическое соединение и характеризует свободу воображения, а тем самым — красоту. Но простое механическое соединение общего и индивидуального в работе воображения не дает красоты. Индивидуальный каприз воображения остается по-прежнему капризом, чудачеством, даже в соединении с совершеннейшим формальным мастерством…

Конечно, отличить каприз от свободы воображения не всегда просто, и примеров их спутывания каждый может припомнить немало. Значительно реже индивидуальная игра воображения представляет собой форму, в которой высказывает себя не только и не столько личность художника, сколько общая, назревшая в обществе и чутко [39] уловленная художником идея, потребность; здесь рождается общезначимый эстетический продукт. Тогда в процессе изменения, даже ломки прежних форм работы воображения рождается новая всеобщая норма; ее опишут затем в учебниках по эстетике, выразят в искусствоведении, ей начнут следовать как образцу для подражания, и появятся новые индивидуальные вариации и отклонения…