Эвальд Ильенков: О воображении

Между тем, иррациональность здесь не при чем. Воображение — результат воспитывающих воздействий жизни на человека, только воздействий, которым мы не только не помогали, но даже, может быть, и мешали делать свое дело. Мешали, когда обрывали игры детей замечаниями вроде: «Занялись бы лучше серьезным делом». Мешали, когда презрительно фыркали на уроки рисования и музыки. Мешали, когда вместо умения наслаждаться красотой поэзии Пушкина воспитывали манеру подвергать ее псевдоученому «анализу»… А потом удивлялись, откуда же берется талант, умение самостоятельно видеть в мире то, о чем нельзя еще прочитать в книгах, в учебниках, умение открывать новые факты, новые области, новые закономерности, откуда берется страсть исследователя, любовь к внимательному постижению фактов, умение вдруг увидеть в привычном новую черточку, новую важную деталь, новую красоту, увидеть за деталью целый мир, целую проблему. Но не хватит ли удивляться? Не пора ли понять, что лирика — не менее важная вещь для физика, чем физика — для лирика?

Нам кажутся глубоко справедливыми слова географа И. Забелина: «Осознается ли это учеными, или не осознается, но без всего предшествующего нашим дням искусства невозможна была бы современная наука. Да, если на секунду представить себе невероятное — что в истории человечества никогда не было поэзии, то можно смело утверждать, что сегодня у нас не было бы и тех блестящих научных достижений, которыми мы по праву гордимся. Не потому, разумеется, что ученый А. не может жить без стихов поэта Б., а потому, что современная наука не может развиваться без высокой способности ученых к образному мышлению; воспитывается же образное мышление поэзией, искусством».

И воображение, и мышление управляются, как своим верховным принципом, реальными потребностями развития человека как социального существа . Мы ведь знаем, что специфически человеческая форма созерцания — способность видеть все то, что лично для меня никакого «корыстного интереса» не составляет, но очень важно и интересно с точки зрения совокупного интереса всех других [38] людей, их общего развития, с точки зрения интересов рода человеческого. Уметь видеть предмет по-человечески, повторяем, — значит уметь видеть, его глазами других людей, значит в самом акте созерцания выступать в качестве полномочного представителя человеческого рода (а в условиях классового расчленения — класса, реализующего общественный прогресс). Уметь смотреть на окружающий мир глазами другого человека — значит, в частности, уметь принимать близко к сердцу интерес другого, его запросы, его потребности, т. е. уметь сделать всеобщий интерес своим личным интересом, потребностью своей индивидуальности. Это невозможно без развитой силы воображения.

Само собой разумеется, что деятельность воображения вовсе не заключается в способности просто суммировать образы, имеющиеся у других людей, или выделять из них то общее, что все они имеют между собой. Деятельность развитого воображения рождает новый продукт, новый образ, в котором, правда, есть «общее», — которое имеется у любого человека, — но не в готовом виде, а только в виде намека, тенденции. Развить это в целостный, интегральный образ может опять-таки сила воображения. С самого начала эта сила — продуктивная, творческая , производящая, а не просто воспроизводящая.

Человек с развитым воображением (а особенно художник) видит вещь глазами людей, в том числе — ушедших поколений. Это возможно потому, что такому человеку близок, знаком опыт творческого воображения людей протекших веков. Ц такая современная культура воображения усваивается через те предметы, которые созданы другими людьми с помощью воображения, усваивается через «потребление» предметов, плодов художественного творчества. Художественное творчество и обеспечивается культурой воображения, или, как еще говорят, культурой «мышления в образах».

* * *

Культурное воображение ни в коем случае не произвольно, но так же мало оно представляет собой действие согласно штампу, согласно готовой, формально заученной схеме. Культура воображения свободна — как от власти мертвого штампа, так и от произвольного каприза.

Что воображение (фантазия), то есть деятельность, формирующая образы и затем их изменяющая, развивающая, должно быть свободным от власти штампа, мертвой схемы, по-видимому, не приходится доказывать. Труднее отличить воображение от произвола, от каприза. Различение свободы и произвола имеет не только эстетически-теоретическое значение, но прямо вплетается в идеологическую борьбу в области эстетики и искусства.