Эмерих Корет - Основы Метафизики

1.2.5.2. Что происходит в языке? Примечательный, почти таинственный фундаментальный феномен состоит в том, что мы придаем смысл акустическому звуку , которым смысл озвучивается и сообщается. Звучание слова превращается в носитель содержания смысла, оно «означает» нечто. Значение звукообразования в отдельных языках, в употреблении и разумении языка различно. Поэтому слово и смысл (значение, задуманное) не одно и то же. Слово и мысль, язык и мышление суть не одно и то же. Чтобы мыслить и высказывать то, что мы думаем, нам приходится подыскивать подходящие слова. Одна и та же мысль может быть выражена на разных языках. Мы сами можем говорить и мыслить на различных языках. Этим обусловлена возможность перевода на другие языки. Задуманное или помысленное не то же самое, что слово. Но мышление должно сообщаться, вербализоваться. Как человек есть дух в теле, «дух в мире» (К. Ранер), как дух есть душа тела, тело – среда духа (ср. 6.2.5), так и язык есть тело мышления, мышление же – духовная душа языка.

1.2.5.3. Язык предполагает, что мы дистанцируемся от отдельных, непосредственно воспринимаемых вещей или событий и схватываем всеобщее содержание смысла, которое именуем словом. Все предицируемые (высказываемые о некотором предмете) слова – за исключением имен собственных – обозначают всеобщие понятия, которые высказываются о многом. Мы произносим предицируемые слова, существуют слова и не предицируемые, а выполняющие лишь формальную, языково-логическую функцию (например, союзы, предлоги и т. п.). Это опять-таки указывает на способность всеобщего образования понятий (абстракции), предполагающей сущностную выделенность [Abgehobenheit] человеческого познания и поведения из непосредственно данного. Мы будем называть ее основной свободой . Этой ее фундаментальностью мы изначально (a priori) открыты для «опосредствования непосредственности» (ср. 6.2.4).

Следует, однако, отметить, что язык выполняет не только «информативную» (сообщение познаний), но и многие другие функции межчеловеческого общения (приветствие, благодарность, похвала или порицание, доверие, любовь или ненависть), вплоть до функции «конститутивной», устанавливающей новый смысл, до правополагаемой функции (обещание, договор, законодательство, судебное решение и т. п.). То, что всегда было известно теологии (особенно в учении о таинствах), теперь вновь познается новейшей философией языка в анализе речевых актов или речевых действий (Остин, Серль и др.).

Для философии речь идет не только о языке как информативном, сообщающем готовые познания, но прежде всего о вопрошании, которое посредством языка взывает к мышлению. Таким образом, здесь можно придерживаться того, что философское вопрошание и мышление, чтобы стать понятным, должно воплощаться в языке и, следовательно, в исторически обусловленном и языково истолкованном, терминологически запечатленном горизонте понимания. Язык есть среда диалогического понимания. Язык философии утрачивает свой смысл, если он, включаясь в естественный язык, не вызывает или не сообщает понимания. И потому мы должны будем еще неоднократно возвращаться к языково-понятийным аспектам (напр., 2.4; 5.1; 7.2 и др.).

Обозначив исторически-языковые условия, необходимо указать и на основные методические элементы действия, конкретизирующиеся лишь в дальнейшем разворачивании предмета.

1.2.6.1. Первый момент можно обозначить с помощью ключевых слов опосредствование непосредственности . Гегелю принадлежит уразумение того, что все «на небе и на земле» есть единство непосредственного и опосредствованного (WW G14, 70 f.). Гегель связывает это с требованием постичь спекулятивным мышлением все опосредствования и снять их в «абсолютном знании» но это недостижимо. Истинно здесь то, что все есть столь же непосредственное, сколь и опосредствованное, и это позволяет определить направляющий элемент метода.

Всякое уразумение, уже всякий вопрос, да и всякое прочее отношение обусловлено другим, стало быть, «опосредствовано» языком, которым мы говорим и мыслим, историей, из которой мы происходим, воспитанием и опытом, оказывающими на нас влияние. Многообразные формы опосредствования нельзя исключить или «перепрыгнуть» в неопосредствованном начале, но столь же невозможно и рефлексивно адекватно постичь все опосредствования. Тем не менее во всяком опосредствовании действенна непосредственная значимость истинного и благого, и она осуществляет себя как опосредствованная непосредственность «безусловного в обусловленном».