Герман Ловцкий: Лев Шестов по моим воспоминаниям

Мой второй отзыв входит в русское издание моей книги «Апофеоз беспочвенности». Я исключил его во французском издании К чему? Ведь мы же оба писатели и оба в изгнании… Возможно, что мой отзыв мог бы ему здесь повредить…»

Небезынтересно будет заметить, что эта книга первоначально была задумана как одно целое, под заглавием «Тургенев и Чехов». Но Шестов почувствовал, что книга на лад не идет и что систематическое изложение мыслей его затрудняет. Для писания «Апофеоза беспочвенности» он перешел к афористической форме изложения, более для него подходящей.

Появление этой книги вызвало ряд статей о всем творчестве Шестова. Назовем статью Базарова в «Образовании», любопытный фельетон Розанова «Новые вкусы в философии» («Новое время» No.10612) и заметку Ремизова в журнале «Вопросы жизни» (1905 г. No.7). Тогда же появилась и наиболее интересная из всех написанных до этого времени статей о Л. Шестове — статья «Трагедия и обыденность» Н. Бердяева. Статья Бердяева появилась в марте 1905 г. в журнале «Вопросы жизни». Она вошла затем в книгу Бердяева «Sub Specie Aeternitatis», издание М. В. Пирожкова, С.-Петербург, 1907, стр. 247–275.

Приводим отдельные отрывки из этой книги: «Все это введение, а теперь перехожу к Л Шестову, о котором давно уже нужно писать. Я считаю глубокой несправедливостью игнорирование работ Шестова и объясняю это только тем, что темы Шестова и способ их разработки для большой дороги истории не нужны, это подземные ручейки, заметные и нужные лишь для немногих. Устроившийся в своем миросозерцании «позитивист» или «идеалист», скрепивший себя с универсальной жизнью, только пожимает плечами и недоумевает, зачем это Шестов поднимает ненужную тревогу. Вот эта глубокая ненужность писаний Шестова, невозможность сделать из них какое-нибудь общее употребление и делает их в моих глазах особенно ценными и значительными. Шестов очень талантливый писатель, очень оригинальный, и мы, непристроившиеся, вечно ищущие, полные тревоги, понимающие, что такое трагедия, должны посчитаться с вопросами, которые так остро поднял этот искренний и своеобразный человек. Шестова я считаю крупной величиной в нашей литературе, очень значительным симптомом двойственности современной культуры.

Только что вышла книга Шестова «Апофеоз беспочвенности», но я думаю писать вообще о Шестове и даже главным образом о его предшествующей книге «Достоевский и Ницше», которую я считаю лучшей его работой. Мне жаль, что «беспочвенность» начала писать свой «Апофеоз», тут она делается догматической, несмотря на подзаголовок «опыт адогматического мышления». Потерявшая всякую надежду беспочвенность превращается в своеобразную систему успокоения, ведь абсолютный скептицизм так же может убить тревожные искания, как и абсолютный догматизм. Беспочвенность, трагическая беспочвенность, не может иметь другого «апофеоза», кроме религиозного и тогда уже положительного. Трагический мотив ослабел в «Апофеозе» и в этом есть что-то трагически фатальное». (Стр. 250–251).

«Я вижу крупную заслугу Шестова в острой, глубокой психологической критике всякого рода позитивизма, всякого рода утверждения обыденности, хотя бы и под маской идеализма». (Стр. 263).

«Шестов должен был бы признать, что трагедия самым фактом своего существования приподнимает завесу вечности, что новый, для обыденности страшный опыт, открывает беспредельность. Условные, рациональные грани падают, и у самого Шестова уже пробиваются лучи потустороннего света. Грустно, что этот даровитый, умный, оригинальный и смелый человек не хочет или не может перейти к новому творчеству. Творческие усилия ведь тоже трагичны, а не обыденны и их менее всего можно рассматривать, как успокоение. Разрушительные и творческие моменты всегда сплетаются, творческие моменты есть и у Шестова, но боюсь, чтобы он не успокоился на окончательном, не мятежном уже скепсисе. Я не предлагаю Шестову кончить «моралью» и заявить, что, «несмотря» на вышесказанное, все более или менее благополучно, о нет. Пусть он дальше подымается по «узким, трудно про-ходимым, лежащим над пропастью тропинкам», по тем горным путям, которые nur fur die Schwindelfrei [4] «Апофеоз беспочвенности», стр. 219–220. Несмотря на появление этих статей, у Шестова было чувство, что книга не вызвала интереса и что ее не понимают. Он пишет сестре Фане: «Рецензией «Русских ведомостей» я не огорчился. Я знал, что книга будет недружелюбно принята и, теперь, когда мои предвидения оправдались, только сообщил тебе об этом. Между прочим, Апофеоз беспочвенности не имел успеха даже у тех, которые справедливо относились к моим предыдущим работам — никто из моих знакомых, которым я разослал книгу, не ответили мне ни словом. Но стороной узнал, что все недовольны: и Левин, и Лурье, например. Далее Бердяев, как ты увидишь, или уже увидела из его статьи в журнале «Вопросы жизни» (март, 1905 г.) недоволен. Правда, он мне признался, что прочел книгу наскоро, т. к. она ему была некстати: у него уже сложилась в голове статья по прежним моим работам, а «Ап. б.» немного расстраивал готовый план. Но все же впечатление было не в мою пользу. Бердяев любит теоретическую философию и хочет логическим, разумным путем фиксировать иррациональность. Это ты увидишь из его статьи обо мне и в особенности из его возражений. . Пусть открывает новые местности, иначе он рискует топтаться на одном и том же месте. Еще раз повторю: мне жаль, что «философия трагедии» превратилась в «апофеоз беспочвенности», этого мало. И не потому жаль, что «беспочвенность» внушает страх, нет, она манила к почве бесконечно более глубокой, заложенной в самых недрах земли». (Стр. 265).