Мераб Мамардашвили - Формы и содержание мышления

Итак, у Гегеля мы уже в более или менее, явном и развитом виде обнаруживаем обе стороны того особого образования, той особой связи, которая состоит из формы и содержания мышления и действует в генезисе знания, образуя его внутреннедеятельную основу и обусловливая всеобщность и необходимость его итоговых форм. В гносеологии вообще такое расчленение оказывается возможностью не только объяснить эти логические, представлявшиеся загадочными, свойства знания, но и более широко и расчлененно понять его состав, дифференцированные механизмы его построения, сложность и связь различных его уровней и «этажей», короче — воспроизвести строение науки в целом как определенной системы особого рода производства (общественного). Рассматривая любое явление как элемент целого общественно-исторической действительности («мировой тотальности») и нащупывая в том числе и общественное строение такого явления, как знание, Гегель имеет в этом отношении больше возможностей, чем, например, Кант. Ведь все элементы и свойства знания пронизаны системными связями деятельности, создающей ту «кристаллическую решетку» объектива- ций, всеобщих предметных форм и конструкций, рядов и уровней обобщенных мысленных содержаний, проходя через которую исходный материал науки и получает свойства й структуру логического теоретического знания. В виде «узлов» этой решетки, прилагаемой к заданному материалу созерцания и исследования, мы обнаруживаем всеобщие идеальные предметности (или исторически унаследованные, или заново создаваемые), которые — в качестве условий приложения интеллектуального труда— обобществляются, закрепляются языковыми и материальными средствами и воспроизводятся массами людей, участвующими в науке. Это обобществление и воспроизводство особых предметов и есть основа всеобщности и необходимости конкретных человеческих познаний, научной достоверности и очевидности логических утверждений, производимых наукой. В живой форме осуществляемого индивидами труда они выражаются связями знания по способу его получения («рефлексией»), т. е. связями мысленного производства, содержательных преобразований, образующими то, что мы называем «формой мышления». Это формы, в которых оживает и распредмечивается — определенное всеобщее содержание, выступая в виде живой субъективной деятельности индивидов. И если, с одной стороны, категории формы и содержания вызываются к жизни необходимостью системного исследования познания (т. е. знание берется в системе, а не в изолированном отношении «причинения» со стороны объекта или же актуализации «врожденных» форм ума), то, с другой стороны, они возможность такого исследования и обеспечивают. Посредством их мы можем двигаться в анализе по всем рядам и уровням предметностей, создаваемых наукой в своем исходном материале («содержание»), и связям знания по способу его получения («форма»), составляющим мысленное строение разного типа процессов исследования, абстрагирования, теоретического и опытного изображения и т. п. Мышление реальных предметов посредством предметов идеальных и связей содержательных преобразований — основная производственная «клеточка» всей системы, продуктом которой являются научные познания (и анализ которой в целом требует, конечно, и других категорий, помимо категорий формы и содержания). По сути, категории формы и содержания суть характеристики познания как особого социального действия. Сам механизм производства знаний артикулирован как реальная система такого действия, обладающая своей особой действительностью, в которую индивид лишь включается.

Но эта реальность не есть какая-либо «сущность» (духовная), не есть свойство какого-либо абсолютного субъекта или его самосознания. Ее вообще нельзя понять в рамках различения и противопоставления «материального» и «духовного». Здесь-то и вся. сложность. И нельзя не видеть, что Гегель фактически попытался вывести всю эту систему из различении в «абсолютном субъекте», из воображаемой «рассудочной сущности» как центра, из которого идут духовные нити, связывающие ее в целое, в прозрачную духовную тотальность. Тем самым он элиминировал реальное строение системы, снял его как реальную культурно-историческую артикуляцию (одновременно и материальную, и духовную) общественной сферы человеческой деятельности.

Вообще-то осознание общественной природы познающего мышления и рассмотрение его под углом зрения категорий формы и содержания образуют единое явление в истории философии. Это явление — «Наука логики» Гегеля. Но так же как общественная природа, общественное строение любой системы («тотальности») есть, для Гегеля, общественно-духовная ее природа, духовное строение, так и форму и содержание познающего мышления Гегель абстрагирует в рамках самосознания, а не как стороны реальной деятельности. Он занят прежде всего различениями «абсолютного, самосознания», описанием движения мысли к прозрачности ее для самой себя. Вопрос о самосознании — это, конечно, вопрос об обобщенном предметном содержании форм мысленной деятельности, но решенный в плане тождества бытия и мышления. «Форма» — «рефлексия» такого содержания, сама развивающая его определения, порождающая его из себя и оказывающаяся непосредственно самим развитием действительности, сплетением ее объективных связей. Последние одновременно и созерцаются (мысленно) и реально возникают в этом акте [39] Подробнее мы рассмотрим это в следующей главе. . В формообразующей функции содержания науки нет, следовательно, ничего, кроме того факта, что в нем та или иная структура мысли облечена в форму внешности и отчуждена в виде предмета, сложившегося, наделе, по законам собственной деятельности мышления. И оно (содержание) должно быть осознано как таковое. «Самосознание» и есть этот акт, есть выделение и осознание предмета в том «чистом» виде, в каком он представляет собой реализацию мысли. Поэтому анализ познавательного процесса, основанного на оперировании обобщенными познавательными содержаниями (категориями и наглядно-предметными конструкциями), выступает у Гегеля как описание некоторых имманентных условий и структур самосознания «абсолютного субъекта», т. е. в конечном счете — ассимилятивного движения в рамках сознания субъекта культуры (а не реального членения механизма производства знаний в масштабе социальной системы познавательного действия), поскольку сама абстракция «абсолютного субъекта» идеалистически образована из наблюдения всеобщих духовных форм освоения действительности в общественной истории человечества. Некая абстрактная сущность («Идея», «Человек», «Субстанция») мыслит и образует себя в этих формах в пространстве и времени, откладываясь и в соответствующей материальной, эмпирической реальности истории или природы. Анализом этой натуры человека как такового Гегель и занят. Отсюда чисто спекулятивный метод исследования познания. Вместо конкретного анализа науки как общественно-исторической деятельности, изучения путей выделения ее объектов из предметов внешнего мира, превращения последних в созданные наукой всеобщие предметные формы и «поля содержания» на различных уровнях и этажах дифференцированной системы деятельности, вместо прослеживания реальных (вне сознания лежащих) связей этого дифференцированного ее строения и уже отсюда — методов науки и структур научных теорий, Гегель стремится спекулятивно понять образования научного знания из свойств самосознания, куда реальные условия и членения системы познания допускаются лишь косвенно, стремится разглядеть эти образования в рамках «чистоты» самосознания и расшифровать их в терминах простейшей его формулы— движения от «в себе» к «для себя». У Гегеля, таким образом, можно видеть две различные вещи: анализ мысленного строения науки в категориях формы и содержания (вместо прежнего сведения механизма происхождения знаний к свойствам человека как такового, к «душе», к особой «мысленной субстанции» и т. п.) и анализ самосознания, воспроизводящий многие прежние метафизические пороки и мистифицированно представляющий механизм возникновения знаний. Второе душит первое. В то же время они не рядоположены, их нельзя просто отделить друг от друга, взяв только одно в чистом виде и отбросив другое: при данных исторических возможностях философской мысли они составляют условие друг друга и взаимопроникнуты. В этом смысле «самосознание» — не просто мистика и внешняя прибавка, а мистическое выражение ухваченных в нем (и посредством него) реальных проблем.