Ноам Хомский - Картезианская лингвистика

«Говорить — не значит повторять те же самые слова, которые только что воздействовали на слух, но... произносить другие слова по поводу первых» [Op. cit., 19].

Чтобы показать, что другие люди — не автоматы, необходимо привести доказательства присутствия в их речи творческого аспекта; их речь должна соответствовать всему, что может только произнести «экспериментатор »; «...если в результате любых опытов, которые я только смогу провести, окажется, что они, как и я, используют речь, тогда я с полным основанием буду считать, что у них есть душа, как и у меня » [Op. cit, 21]. Далее приводятся возможные виды опытов. Например, можно создать новые «институциональные знаки»: «я замечаю, что с некоторыми из них я могу договориться о следующем: то, что обозначает обычно одну вещь, теперь будет обозначать другую, и тогда получится, что только те, с кем я договорился, смогут понять мои мысли» [Op. c«.f 22-23].

Сходные доказательства обнаруживаются и в тех случаях, «когда я вижу, что эти тела производят знаки, не имеющие никакой связи ни с состоянием, в котором они находятся, ни с их стремлением к самосохранению; когда я вижу, что эти знаки соответствуют тем, которые ранее произвел я, чтобы высказать собственные мысли; когда я вижу, что они сообщают мне идеи, которых у меня не было ранее и которые соотносятся с предметом, уже имеющимся в моем уме; наконец, когда я вижу величайшую согласованность между их знаками и моими» [Op. at., 28-29].

Столь же доказательно поведение других людей, когда оно свидетельствует об «их намерении обмануть меня» [Op. cit., 30-31]. Если многочисленные опыты такого рода приводят к успеху, то «было бы неразумно с моей стороны сомневаться, что они [люди] подобны мне»[Op. cit., 29].

Кордемуа постоянно подчеркивает новаторский характер разумных действий: «...новые мысли, приходящие нам в голову при разговоре с людьми, для любого из нас являются надежным свидетельством того, что они обладают таким же разумом, как и мы» [Op. cit., 185]; «...мы с полным правом можем считать, что тела говорящих с нами людей соединены с разумом, ибо они часто сообщают нам новые мысли, которых у нас не было, или же они вынуждают нас произвести перемену в имевшихся у нас мыслях...» [Op. cit., 187].

Кордемуа настойчиво повторяет мысль о том, что «опыты», свидетельствующие об ограниченности механистического объяснения, — это те опыты, которые связаны с использованием языка, в частности, с тем, что мы назвали его творческим аспектом. В этом отношении, равно как и при рассмотрении акустической и артикуляторной основы языкового употребления и методов научения (обусловливания), создания ассоциаций и их усиления*, которые могут облегчить усвоение истинного языка людьми, а также неязыковых функциональных систем коммуникации животными, Кордемуа всецело основывается на положениях учения Декарта.

В рассуждениях Кордемуа главным для нас является акцент на творческом аспекте языкового употребления и проведение основополагающего различия между человеческим языком и чисто функциональными коммуникативными системами животных, зависящими от стимулов. Попытка же объяснить человеческие способности в картезианском духе имеют меньшее значение.

Следует отметить, что в последующих исследованиях редко делались попытки опровергнуть картезианские аргументы, приводимые в доказательство ограниченности механистического объяснения. Декарт полагал, что для объяснения приводимых им фактов следует постулировать наличие «мыслящей субстанции ». На это обычно возражали, что способности человека вполне объяснимы более сложным строением его тела, однако серьезных попыток выяснить, как это * См. примечание на с. 25. может быть в действительности, предпринято не было (подобно Декарту, Кордемуа и другие философы пытались показать, каким образом поведение животных и разнообразные функции человеческого тела можно объяснить, исходя из предположений об их материальной организации). Так, Ламетри* считал, что человек — просто самая сложная из машин. «Он относится к обезьяне и к другим умственно развитым животным, как планетные часы Гюйгенса к часам императора Юлиана » [La Mettrie 1912, 140]**16. По его мнению, мышление можно без труда объяснить на основе принципов механики. «Я считаю мысль столь мало противоречащей организованной материи, что она мне представляется основным ее свойством, подобным электричеству, способности к движению, непроницаемости, протяженности и т. п.» [Op. tit, 143-144; Ламетри 1983, 221]. Более того, не существует принципиальных препятствий к обучению обезьяны говорению. Мешает лишь «некий дефект их органов речи», но от него можно избавиться посредством надлежащих упражнений [Op. cit., 100;