Пьер Прудон - Что такое «собственность»?

Для человека возможны только два состояния: он должен быть либо в обществе, либо вне общества. В обществе положения по необходимости равны, неравны только степени уважения и почтения, которых может достигнуть тот или иной человек. Вне общества человек является предметом эксплуатации, орудием, дающим прибыль, и нередко неудобной и бесполезной движимостью.

Между мужчиной и женщиной могут существовать узы любви, страсти, привычки, чего угодно, только не истинного общественного чувства. Мужчина и женщина не товарищи. Различие пола ставит между ними такую же преграду, какую различие видов ставит между животными. Будучи далек от увлечения тем, что теперь принято называть эмансипацией женщины, я, пожалуй, склонен, скорее, если б дело уже дошло до этого, запереть женщин в тюрьму.

Установление прав женщины и ее отношений к мужчине – дело будущего. Законы о браке, так же как и законы гражданские, надо еще создать.

«Денежный сундук Козимо Медичи сделался могилой флорентийской свободы», – сказал однажды в Collиge de France г. Мишле.

«Проблема происхождения языка разрешается установленным Ф. Кювье различием между умом и инстинктом. Язык вовсе не есть обдуманное, произвольное или достигнутое путем соглашения изобретение; он не был передан нам Богом ни путем сообщения, ни путем откровения: язык есть инстинктивное и непроизвольное создание человека, подобно тому как соты являются инстинктивным и необдуманным созданием пчел. В этом смысле можно сказать, что язык не есть творение человека, ибо он не есть творение его разума. Механизм языка именно потому может возбудить величайшее удивление, что в создании его разум не принимал участия. Это один из наиболее любопытных и в то же время несомненных фактов, какие знает филология. Существует, между прочим, диссертация Ф. Г. Бергмана (Страсбург, 1839), написанная по–латыни, в которой ученый автор объясняет, каким образом ощущение создает зародыш звуков, как язык развивается тремя последовательными периодами, почему человек, одаренный при рождении инстинктивною способностью создать язык, утрачивает эту способность по мере того, как разум его развивается, почему, наконец, изучение языков есть настоящая естественная история, истинная наука. Во Франции в настоящее время существует несколько первоклассных филологов, одаренных редким талантом и глубоким философским умом. Это скромные ученые, созидающие науку, почти неизвестные публике; их преданность науке, которая чуть ли не презирается всеми, избегает всяких похвал с таким же, по–видимому, усердием, с каким другие ищут их».

Илоты – государственные рабы в Спарте.

Иезуитское государство в Парагвае существовало с 1610 по 1768 г.

Вот мое право – мое копье и щит. Генерал Броссар говорил подобно Ахиллу: «При помощи моего копья и моего щита я имею вино, золото и женщин».

Было бы чрезвычайно интересной и благодарной задачей собрать мнения авторов, трактовавших о ростовщичестве или, как выражаются, вероятно, из деликатности, иные, – о ссудах на проценты. Богословы всегда восставали против ростовщичества; но так как они всегда признавали законность договоров об аренде и о найме, а идентичность этих договоров с ссудами на проценты очевидна, то в конце концов они запутались в лабиринте всяких тонкостей и различий и перестали понимать, как именно следует относиться к ростовщичеству. Церковь, эта наставница нравственности, столь ревниво оберегающая чистоту своего учения, никогда не могла понять истинной природы собственности и ростовщичества; более того, в лице своих первосвященников она проповедовала подчас самые глубокие заблуждения. Non potest mutuum, говорит Бенедикт XIV, locationi ullo pacto comparari. «Получение ренты, по мнению Боссюэта, так же далеко от ростовщичества, как небо от земли». Можно ли при таких взглядах осуждать ссуды на проценты? Как оправдать Евангелие, которое совершенно определенно запрещает ростовщичество? Положение богословов действительно чрезвычайно щекотливое: они не могут опровергнуть неопровержимые доводы политической экономии, которая отождествляет аренду с ссудой на проценты, и не осмеливаются осуждать последнюю, но так как Евангелие запрещает ростовщичество, то нужно же, говорят они, чтобы что–нибудь называлось этим именем. Но что же такое ростовщичество? Нет ничего смешнее зрелища этих наставников нации , смущенно колеблющихся между авторитетом Евангелия, которое, по их мнению, не могло говорить напрасно , и авторитетом экономической науки. Ничто, по–моему, не возвышает так Евангелия, как исконная измена его якобы толкователей. Сомэз, отождествивший ссуду на проценты со сдачею внаем, был опровергнут Гроциусом, Пуффендорфом, Бюрламаки, Вольфом и Гейнзиусом, и любопытнее всего то, что Сомэз сознался в своем заблуждении . Вместо того чтобы сделать из отождествления Сомэза вывод, что всякий доход незаконен, и перейти затем к доказательству евангельского равенства, ученые сделали как раз обратное. Они говорят: раз аренда и сдача внаем по общему признанию дозволены и раз признано, что ссуда на проценты не отличается от них ничем, то нет более ничего, что можно бы назвать ростовщичеством, и, следовательно, веление Иисуса Христа иллюзия, ничто. Последнее же может допустить только человек неверующий.