Антонио Негри - Империя

Эти две концепции — общества контроля и биовласти — выявляют основные стороны идеи Империи. Понятие Империи является тем каркасом, в рамках которого необходимо осознать новый, всеобъемлющий, глобальный, внутренне неоднородный характер субъектов, и той целью, к которой ведет новая парадигма власти. Здесь разверзается настоящая пропасть между прежними теоретическими представлениями о международном праве (как системе договоров и/или конвенций ООН) и новой реальностью права имперского. Все промежуточные элементы этого процесса на самом деле отпали, и, таким образом, легитимность международного порядка не может больше создаваться путем опосредования, но должна быть постигнута напрямую во всем своем многообразии. Мы уже признали этот факт с юридической точки зрения. Действительно, ясно, что, когда новое понятие о праве появляется в контексте глобализации и представляет себя способным иметь дело с универсальной, планетарной сферой как с единой системой, оно должно принять необходимое предварительное условие (действие в условиях чрезвычайного положения) и адекватную, гибкую и конститутивную технологию (полицейские методы).

Несмотря на то, что чрезвычайное положение и полицейские методы составляют прочное ядро и центральный элемент нового имперского права, этот новый строй не имеет ничего общего с правовыми ухищрениями диктатуры или тоталитаризма, которые в свое время с таким пафосом были подробно описаны многими (на самом деле, слишком многими!) авторами [46] Концепции "тоталитаризма", которые создавались в период холодной войны, оказались полезными инструментами пропаганды, но совершенно не подходят в качестве аналитического инструмента, поскольку их авторы чаще всего прибегают к зловещим инквизиторским методам и уничтожающим моральным аргументам. Множество полок в наших библиотеках, заполненных исследованиями по тоталитаризму, сегодня может вызывать лишь стыд, и от них следовало бы избавиться без малейших колебаний. Чтобы получить краткое представление о такого рода литературе по тоталитаризму — от наиболее адекватной до совершенно абсурдной, — см.: Hannah Arendt, The Origins of Totalitarianism (New York: Harcourt, Brace, 1951); и Jeanne Kirkpatrick, Dictatorships and Double Standards (New York: Simon and Schustter, 1982). Более детально мы рассмотрим понятие тоталитаризма в разделе 2.2. . Напротив, власть права продолжает играть главную роль в условиях нынешнего перехода: право продолжает действовать (именно средствами чрезвычайного положения и полицейскими методами) и становится процедурным. Это радикальная трансформация, которая обнаруживает ничем не опосредованные отношения между властью и субъективностью и, следовательно, демонстрирует как невозможность существования "промежуточных" посредников, так и неограниченную во времени изменчивость события [47] Здесь мы обращаемся к проблематике концепции мобилизации (Mobilmachung), которая возникла сначала в Германии в 1920-30 гг., [и которую можно более или менее подробно проследить] от Эрнста Юнгера до Карла Шмитта. Во французской культурной традиции эти проблематика тоже появляется где-то в 1930-е годы, и полемика между этими двумя направлениями до сих пор не утихает. Фигура Жоржа Батая находится в центре этого спора. О разных способах "всеобщей мобилизации" как парадигмы создания коллективной рабочей силы в период капитализма фордистского типа см.: Jean Paul de Gaudemar. La mobilization generate (Paris: Maspero, 1978). . Охват безграничных глобальных пространств, проникновение к глубинам биополитического мира, противодействие непредсказуемой темпоральности — вот сущностные признаки, определяющие новое наднациональное право. Вот где идея Империи должна бороться за свое утверждение, вот где она должна подтвердить свою эффективность и, следовательно, должна быть запущена машина Империи.

С этой точки зрения биополитический контекст новой парадигмы власти выходит в нашем исследовании на первый план. Это то, что отдает на откуп власти не только выбор между покорностью и неповиновением, или формальным политическим участием и отказом от него, но также предоставляет на ее усмотрение выбор между жизнью и смертью во всех их проявлениях, между богатством и бедностью, производством и общественным воспроизводством и так далее. Учитывая серьезные затруднения, с которыми сталкивается новое представление о праве, пытающееся репрезентировать данное измерение власти Империи, а также принимая во внимание неспособность этого представления отразить биовласть во всех ее конкретных материальных аспектах, можно утверждать, что в лучшем случае имперское право способно лишь частично представить замысел, лежащий в основе нового устройства мирового порядка, и на самом деле не может постичь ту силу, что приводит его в движение. Наш анализ в значительной мере должен сконцентрироваться на производительном измерении биовласти [48] Можно проследить весьма интересное направление споров, которые плодотворно развивают предложенное Фуко понимание биовласти. Сюда входят публикации от данного Жаком Деррида прочтения работы Вальтера Беньямина "Критика насилия" ("Force of Law", in Drucilla Cornell, Michel Rosenfeld, and David Gray Carlson, eds., Deconstruction and the Possibility of Justice [New York: Routledge, 1992], pp. 3-67) до одного из недавних и наиболее побуждающих к размышлениям произведений Джорджио Агамбена. Giorgio Agamben, Homo sacer: il potere sovrano e la nuda vita (Turin: Einaudi, 1995). Между тем, нам представляется важнейшим фактом, что все эти дискуссии возвращаются к вопросу о производительных измерениях "биоса", выражая в других словах материалистические измерения этого понятия вне каких бы то ни было концепций, являющихся чисто натуралистическими (жизнь как "zoe"), либо попросту антропологическими (к чему, в частности, склонен Агамбен, делающий это понятие фактически нейтральным). .