Филип Честерфилд - Письма к сыну

По установившейся в состоятельных английских семьях традиции образование молодых людей завершалось так называемой "большой поездкой" (Grand Tour) – более или менее продолжительным путешествием по континентальной Европе, преимущественно по Франции и Италии. В 1714 году в подобное путешествие отправился и Стенхоп Честерфилд, однако без гувернера, сопровождавшего в таких случаях молодых путешественников.

Английские писатели и публицисты в течение всего XVIII века не склонны были слишком высоко оценивать воспитательное значение подобных поездок. Дж. Филдинг, например, описывая юношеские годы жизни богатого деревенского сквайра в своем романе "История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса" (1742), рассказывает, что мать сквайра склонила сына к двадцати годам к подобному путешествию на континент, потому что, "по ее понятиям, оно отлично заменило бы ему обучение в закрытой школе и в университете". Поездив по Европе, молодой сквайр, по словам Филдинга, "вернулся домой с большим запасом французских костюмов, словечек, слуг и глубокого презрения к родной стране, особливо же ко всему, что отдавало простосердечием и честностью наших прадедов". Мать по его возвращении "поздравила себя с большим успехом", – заключает Филдинг свой рассказ, уточняя, что вскоре молодой человек "обеспечил себе место в парламенте и прослыл одним из самых утонченных джентльменов своего времени" (ч. III, гл. 7). Нечто подобное о "большой поездке" писали позже Л. Стерн и Адам Смит. Последний в своем знаменитом трактате "Богатство народов" утверждал, что всякий молодой англичанин, отправлявшийся в такую поездку, возвращался домой "более тщеславным, более беспринципным, более рассеянным и менее способным применить свои силы к учению или какому-нибудь делу" (кн. V, 1). Любопытно, что впоследствии и сам Честерфилд, в одной из статей, опубликованных в журнале "Мир" (1753, No 29), привел ряд примеров неоправдавшихся надежд, возлагавшихся на "большую поездку", когда она, имея своей целью содействие знакомству молодых людей с языками, образом жизни и учреждениями чужих стран, в действительности приводила к плачевным результатам, обертываясь своей отрицательной стороной. В некоторых сообщаемых им примерах можно уловить их автобиографическую основу; очевидно, его юношеское путешествие впоследствии вспоминалось ему не только своей привлекательностью и новизной.

Маршрут путешествия самого Филипа Дормера Стенхопа был, однако, не традиционным и прервался раньше, чем это предполагалось. Летом 1714 года он уехал в соседнюю Голландию и поселился в Гааге. Впоследствии Честерфилд писал в одном из первых писем сыну, еще мальчику, отправлявшемуся в поездку по тому же маршруту: "Голландия, куда ты едешь – это одна из самых красивых и богатых семи провинций, образующих соединенную Республику Генеральных Штатов; к тому же республика означает совсем свободное правление, где нет короля. Гаага, куда ты прежде всего отправляешься – это самая красивая деревня в мире, потому что Гаага – это не город". Хотя в начале XVIII века Голландия быстро шла к своему экономическому упадку, она все еще пользовалась славой богатой и просвещенной страны, дававшей приют вольным мыслителям Франции и являвшейся очагом деятельной мысли и свободного книгопечатания. Стоит, однако, вспомнить строфы, посвященные Голландии в первой поэме Оливера Голдсмита "Путешественник": голландцы, по его мнению, выше всего ценят богатство – оно наделяет их удобствами, изобилием, искусством. Но всмотритесь ближе: бедный продает свою страну, а богатый – покупает. В Гааге, где юный Стенхоп впервые тесно соприкоснулся с жизнью, находилось много иностранцев, приехавших сюда из разных стран – искать развлечений и удачи, а для человека, имевшего деньги, пребывание в этой "красивой деревне" казалось веселым и привлекательным. Лето 1714 года, проведенное в Гааге, быстро преобразило молодого Стенхопа: он стал забывать привычки, приобретенные в университетском колледже, забросил усидчивые занятия и пристрастился к карточной игре. "Когда я приехал за границу, – вспоминал он в зрелые годы, – я прежде всего явился в Гаагу, где карточная игра была в моде в ту пору и где я заметил, что игре предавались также люди самого блистательного звания и положения. Я был тогда слишком молод и слишком глуп, чтобы понять, что игра была для них одним из средств завершить образование; и так как я стремился к совершенству, я усвоил игру, как шаг к нему". Дело зашло, впрочем, не слишком далеко; сам юноша, по его поздним свидетельствам, одумался быстро и признал, что ремесло и порочные привычки картежника не только не украшают человека, но налагают на него позорное пятно. Из Гааги он вскоре собирался ехать в Италию – в Турин, оттуда в Венецию и Рим, но события в Англии совершенно изменили его намерения