Вс. Вильчек - Алгоритмы истории

Титаническая индустрия оказывается как бы дебильной, напоминающей могучего идиота: горы сдвинет, реки великие повернет, пустыню Каракум заболотит… сначала не нарадуешься, да потом не наплачешься.

Первыми отключаются наиболее древние — идеологические, «моральные» регуляторы; приходится заменять из так называемыми материальными стимулами, но это дает только краткий и неоднозначный эффект, поскольку само по себе деньги, даже большие, — еще вовсе не экономика. Приходится постоянно надстраивать политические, фискальные регуляторы, но на определенной стадии гигантский аппарат управления начинает лишь усиливать, усугублять деструкции, то есть сложившаяся система действительно «из формы развития производительных сил превращается в их оковы». Это противоречие безусловно является антагонистическим противоречием, ибо и сам переход химерного социума в классический, квазирабского социализма в госкапитализм представляет собой скрытую перманентную революцию, протекающую на социалистическом уровне «в рамках социализма», но радикально — до полной смены знаков на противоположные — меняющую его сущность.

Переход идет толчками реформ, являющихся одновременно ступенями обмирщения, секуляризации общества. Например, эволюцией от квазиязыческого фанатичного культа Сталина к двусмысленному, амбивалентному культу Хрущева, недвусмысленно ханжескому и циничному — Брежнева, наконец, к нормальной, внекультурной популярности Горбачева. При этом, поскольку общество, оставаясь самим собой, социалистическим обществом, трансформируется в собственную противоположность, возникает множество парадоксов. Каждый предыдущий руководитель, будучи лидером непрерывно существующей и боготворимой партии, дезавуируется как исказитель «истинного социализма», «нарушитель завета». Более прогрессивными оказываются «низшие», «не вполне социалистические» формы организации производства. Общество «самой полной и последовательной демократии в мире» вдруг начинает учиться демократии на детсадовском уровне. Новаторским вкладом в политэкономию социализма оказываются кальки капиталистической экономики, а в искусство — возвращение к традиции классиков или следования Кафке, Джойсу, Маркесу. И так далее — во всех сферах жизни.

Ситуация действительно сложная. Неклассичность российского социализма порождала иллюзию, которую можно назвать призраком коммунизма. Выпадение из классических схем истории в некое пространство безвременья представлялось вступлением в небывалую эру; смутное понимание всеобщей вины и греха питало чувство интимной общности; голодная безбытийность и присущая рабству мифологичность миропонимания (хотя и в превращенном, марксистски рационализированном ее варианте) казалась одухотворенностью и идейностью; неадекватность хозяйственных отношений — переходом к коммунистическому способу производства. Но по мере развития общества призрак коммунизма исчезает из массового сознания; «созревание» социализма давно уже ощущалось старшими поколениями как обуржуазивание, утрата сокровенного идеала, бывшего почему‑то ближе в прошлом, даже в трагические и голодные годы.

«Перестройка» — один из последних этапов преображения квазирабского социализма в госкапитализм — метаморфоза резкая и болезненная из‑за ее преступной искусственной запоздалости, но тем белее интересная в качестве иллюстрации. Социализм на глазах утрачивает двойственность и призрачность очертаний, демистифицируется. Это выглядит как некое протрезвление, не случайно начавшееся с попытки физиче5ски протрезвить миллионы спившихся, апатичных, живущих словно в бреду или гипнотическом сне людей, не понимающих себя же самих вчерашних и не узнающих своих детей, словно между поколениями — не годы, между сегодня и вчера — не часы, а десятилетия и века. Даже умеренные реформы, предложенные М. С. Горбачевым, для многих — как светопреставление.

Встревоженность общества не лишена оснований… В заполярном Норильске в подъездах домов вися таблички: «Берегите вечную мерзлоту». На сваях, вбитых в скованное мерзлотой болото, стоит этот героический и трагический, как сама наша история, город. Желанное благо — оттепель, потепление — здесь оказалось бы катастрофой: развалятся, погружаясь в хляби, дома, а оттаявшее болото вытолкнет бессчетные тысячи неистлевших трупов.

Квазирабский социализм — вечномерзлотное построение; многие люди это хорошо понимают, и страх перед апокалипсическим видением делает вопрос о характере необходимых реформ, их темпе, гарантиях и так далее — поистине драматическим.