Сергей Кургинян - Суть времени. Том 1

Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связано с тем, что ясно: взамен советского X получили меньше, а получат еще меньше, чем было. И теперь становится ясно, чт о в принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз: что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчеты могут быть неточными, и я знаю, что многих они глубоко возмутят, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте это, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы — непонятно.

Общественные фонды потребления — это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили и которое хаяли, как только могли, ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жилье. Это был очень сложный социальный организм. Когда его уничтожали, этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись, что будет утрачена социалка. Любой ценой пытались ее сохранить. Как только это исчезло, о чем говорит бюджет? Бюджет ни о чем не говорит.

Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос в этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определенный материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я никогда не понимал, почему разных шмоток должно быть бесконечное количество и они должны быть в каком-то невероятном числе видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько костюмов, три — четыре пальто — и достаточно. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.

Мне нравилось то, что в районе улицы Чернышевского, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше, чем теперь, кафе, но я никогда не понимал, почему все надо превратить в такое место, где кто-то непрерывно жует? Жует и покупает, жует и покупает. Как можно все настолько «очечевичить»?! Мне это не нравится, но я не хочу навязывать свои взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на уменьшение количества «чечевицы».

Но! Перед этим сограждане отказались от первородства, а человек, который отказался от первородства, сломан! Сломанный человек бороться за свое материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал точную метафору. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: «Мммммээээ, ммээ, мэ!». Оно говорит, это существо: «Не хочу!»

Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день — утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Ее выдавить очень легко, но назад ее не засунешь.

Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор, пока мы не обсудим проблему первородства, все негодования по поводу того, как уменьшается количество чечевицы, не стоят и ломаного гроша.

С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их погружают.

С другой стороны, сограждане должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто сразу в черные воронки бы не посадил. Или нет? Или это не так?