Карен Момджян - Введение в социальную философию

Излишне говорить, что абстрактные суждения социальной философии, намеренно отвлеченные от всякой исторической конкретики, воспринимаются таким менталитетом, как "пустая игра ума", набор "пустопорожних мудрствований", не имеющих никакого отношения к требованиям реальной жизни. Степень общественной полезности таких идей признается равной нулю, за исключением ситуаций, когда они становятся просто вредными обществу, способными причинить ему немалый, материально исчисляемый ущерб.

Подобное происходит тогда, когда, забыв об "изначальной непрактичности" социальной философии, ее ретивые сторонники пытаются склонить доверчивых сограждан использовать умозрительные постулаты как "руководство к практическому действию", призванное привести реальную жизнь в соответствие с представлениями "социальных проповедников" (выражение американского социолога А. Боскова) о надлежащей, "идеальной" форме ее организации.

В подобной ситуации, полагают прагматики, глобальные теории общества становятся опасным проявлением "гордыни человеческого разума", который вдохновляется иллюзорным стремлением познать непознаваемое в тщетной надежде изменить неизменное. В самом деле, разве не достойна насмешки или сожаления "интеллектуальная нескромность" людей, которые - не умея спрогнозировать личную жизнь на ближайшую неделю или месяц, не будучи способными контролировать поведение собственной семьи, - все же смело берутся за расчет и прогноз тектонических подвижек истории, стремятся "свободно творить" ее, изменять в желаемом направлении, утверждать свое господство над многовековыми укладами общественного бытия.

Именно это горделивое стремление человека, который не понимает всей меры своей ограниченности, не способен мириться с естественными и неизбежными тяготами исторического бытия (такими, к примеру, как непреодолимое фактическое неравенство людей), породило, как полагают сторонники социального прагматизма, многие из катастроф XX века и, прежде всего, коммунистический эксперимент, проведенный под флагом революционаристской доктрины Маркса. Мало того, что марксизму присущ "розовый гносеологический оптимизм", наивная вера в тотальную познаваемость мира, не ставящая никаких "разумных" преград философской любознательности. Страшно то, что он настаивал и настаивает на превращении соблазнительных философских постулатов в "инструкцию" по радикальной перестройке основ человеческого бытия в мире. Именно с этой целью создавалась глобальная доктрина ("активная утопия", по выражению 3. Баумана), призванная установить пути и способы перехода от "предыстории" к подлинной истории человечества, в которой нет и не может быть места стихийности, тождественной несвободе.

Еще не так давно мы рассматривали прагматический менталитет как проявление "мещанской ограниченности", скудоумия и душевной лени "буржуазного обывателя". И только в последние годы перипетии отечественной истории заставили многих пересмотреть подобное отношение.

Стало ясно, что "самоограничение человеческого ума", присущее социальному прагматизму, отражает реалии стабильного образа жизни, основанного на доверии к "естественному ходу истории", т. е. к безличным механизмам социальной саморегуляции, которые сами по себе независимо от теоретиков подсказывают людям императивы экономической и социальной целесообразности.

Естественно, подобный менталитет отнюдь не исключает идеологии социального активизма, не означает фаталистического смирения перед судьбой, подчинения наличным условиям бытия под лозунгом "все действительное разумно". Напротив, прагматизм предполагает волю человека к переменам, веру в способность целенаправленно улучшать свою жизнь, следуя классической формуле Просвещения: "знать, чтобы уметь - уметь, чтобы мочь".

Проблема упирается в реальный масштаб перемен, в умение канализировать социальную активность в границах "доступного и целесообразного" поведения, в способность отличать желаемое от возможного, посильное от непосильного (прекрасное выражение этой жизненной установки мы находим в молитве из "Бойни N 5" Курта Воннегута: "Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество изменять то, что могу, и мудрость всегда отличать одно от другого").

В отличие от революционаристской доктрины марксизма прагматический менталитет не ставил и не ставит своей целью преодолеть "стихийность" социального развития, ибо она не понимается как нечто обременительное для людей, унизительное для чести и интеллектуального досгоинства человека. Стихийность ассоциируется не с беспорядком вообще, не с автомобильной пробкой, возникшей из-за отсутствия должного полицейского контроля, а с налаженной и четкой работой живого организма, в котором ни печень, ни почки, ни легкие не нуждаются в "руководящей и направляющей роли" идей, работают тем лучше, чем меньше внимания уделяет им рассудок - естественно, за исключением случаев болезни, когда задачей врача становится осознанное восстановление нормальных функций.