Пир, Гейне [124]
3. Однажды, говоря о нас, другой сказал мне: «благородные отношения»; слова эти были мне обидны и неприятны — они внезапно ворвались откуда-то извне, опошляя специфичность наших отношений конформистской формулой.
Весьма часто другой оказывается искажен благодаря языку; он говорит какое-то не то слово, и мне становится слышно, как угрожающе шумит совсем другой мир — мир другого. Когда Альбертина обмолвилась вульгарным выражением «добиться хоть и с мозолями на заднице», прустовский рассказчик этому ужасается, ибо тем самым вдруг оказывается явленным устрашающее гетто женского гомосексуализма, низкопробного волокитства: целая сцена в замочной скважине языка. В слове есть едва уловимая химическая субстанция, которая производит самые резкие искажения: другой, которого я долгое время держал в коконе моего собственного дискурса, сорвавшимся у него словом дает расслышать те языки, которые он может заимствовать и которые, следовательно, предоставляют ему другие.
Пруст [125]
4. Бывает также, что другой является мне во власти какого-то желания. Но пятно на нем в моих глазах образует тогда не такое желание, у которого есть форма и имя, определенность и направленность, — в таком случае я просто бы ревновал (что дает совсем иной резонанс); я засекаю у другого едва зародившееся желание, импульс желания, в котором он сам не очень-то отдает себе отчет; я вижу, как он в разговоре суетится, разрывается на части, слишком усердствует, заискивает перед кем-то третьим, так и вешается ему на шею, стремясь обольстить. Понаблюдайте-ка за такой беседой: вы увидите, как этот субъект — пусть и скромно, светски — теряет голову от другого, как его тянет держать себя с ним теплее, просительнее, льстивее; я как бы застигаю другого в момент самораздувания. Передо мной — безумие бытия, не столь далекое оттого, что Сад называл головным кипением («Я видела, как у него из глаз сочится сперма»); и стоит только партнеру, предмету домогательств, ответить на тот же лад, как сцена становится смехотворной: передо мной — зрелище двух павлинов, распускающих один перед другим хвосты. Образ испорчен, поскольку внезапно увиденный мною человек — просто какой-то другой (а не мой другой), кто-то чужой (безумец?). (Так и Жид, в поезде на Бискру невольно вступив в игру с тремя алжирскими школьниками, «задыхаясь, трепеща» перед своей притворно пытавшейся читать женой, имел вид «преступника или безумца». Разве не безумно любое другое желание, кроме моего?)
Флобер, Жид [126]
5. Любовная речь обычно является гладкой оболочкой, приклеенной к Образу, очень мягкой перчаткой, облегающей любимого человека. Эта речь благочестива, благонамеренна. Когда Образ искажается, оболочка благочестия рвется; от сотрясения оказывается низвергнут мой собственный язык. Уязвленный случайно услышанными словами Шарлотты, Вертер внезапно видит ее в роли кумушки, включает ее в группу ее приятельниц, с которыми она судачит (она более не единственная другая, но одна из других), и пренебрежительно говорит тогда: «мои дамочки» (meine Weibchen). Внезапно на устах субъекта возникает богохульство и норовит непочтительно опровергнуть благословение влюбленного; он одержим демоном, который говорит его устами, и извергаются оттуда, как в волшебных сказках, уже не цветы, а жабы. Ужасный отлив Образа.
(Страх повреждения еще сильнее, чем тревога утраты.)
Вертер
ИСТИНА. Любой языковой эпизод, связанный с «ощущением истинности», испытываемым влюбленным субъектом при мысли о своей любви, — он либо верит, что кроме него никто не, видит любимый объект «в истинном свете», либо возводит в непреложную истину специфику своей любовной потребности.
1. Другой — мое добро и мое знание: только я один его и знаю, понуждаю его существовать поистине. Любой кроме меня в нем ошибается: «Порой мне непонятно, как может и смеет другой любить ее, когда я так безраздельно, так глубоко, так полно ее люблю, ничего не знаю, не ведаю и не имею, кроме нее». И обратно, другой обосновывает мою истину: только с другим чувствую я себя «самим собою». Я знаю о себе больше, чем все те, кому обо мне только одно и неведомо: что я влюблен.
Вертер, Фрейд [127]
(Любовь слепа — лживая поговорка. Любовь широко раскрывает глаза, делает ясновидящим: «Я о тебе, про тебя, знаю абсолютно все». Отношение клерка к господину: ты надо мною вполне властен, зато я все о тебе знаю.)
Читать дальше