Георг Вильгельм Фридрих Гегель - Учение о бытии

Полное изменение, которое претерпел между нами в последние лет двадцать пять философский образ мышления, и высшая точка зрения, которой в этот период времени достигло самосознание духа относительно сказанного изменения, оказали до сих пор еще мало влияния на состояние логики .

То, что до этого периода времени именовалось метафизикою, истреблено, так сказать, с корнем и стеблем и исчезло из ряда наук. Где еще слышны и где еще смеют раздаваться голоса прежней онтологии, рациональной психологии, космологии и даже прежнего естественного богословия? Такие исследования, как например, о нематериальности души, о механических и конечных причинах, — где они еще могут встретить интерес? Да и прежние доказательства бытия Бога излагаются лишь исторически или с целью поучения и возвышения духа. Следует признать за факт, что интерес отчасти к содержанию, отчасти к форме прежней метафизики, отчасти к тому и другой вместе утрачен. Как ни замечательно, если народ утрачивает, напр., науку своего государственного права, свои настроения, свои нравственные привычки и добродетели, но не менее замечательно, если он теряет свою метафизику, если его занимающийся своею чистою сущностью дух уже не находит в ней своего действительного существования.

Экзотерическое учение кантовой философии, по которому рассудок не должен превосходить области опыта , ибо в противном случае познавательная способность становится теоретическим разумом , который сам по себе создает лишь призраки , послужило с научной стороны оправданием отказа от умозрительного мышления. Это популярное учение пошло навстречу зову новой педагогики, современной потребности, обращающей взор к непосредственной нужде, которая гласит, что как для познания опыт есть первое, так и для умелости в общественной и частной жизни теоретическое умствование даже вредно, и существенным, единственно полезным является вообще упражнение и практическое развитие. И так как наука и опытный здравый смысл подали друг другу руку, чтобы потрудиться над { XXIV }уничтожением метафизики, то получилось, по-видимому, странное зрелище — образованного народа без метафизики , как бы вообще многообразно разукрашенного храма без Святого Святых. Богословие, бывшее ранее того хранителем умозрительных таинств и — хотя бы зависимой от них — метафизики, пренебрегло этою наукою ради чувства, практической популярности и исторической учености. Соответственно такому изменению исчезли там и сям те одинокие , которые, принесенные в жертву своим народом и удаленные от мира с тою целью, чтобы имели в нем место содержание вечного и исключительно ему, не ради пользы, а ради благодати, посвященная жизнь; исчезновение, которое может быть рассматриваемо еще в другой связи, отличной от вышеупомянутой, но представляющей по существу тожественное явление. Таким образом, после изгнания этого мрака, этого бесцветного занятия погруженного в себя духа самим собою, существование превратилось, по-видимому, в веселый мир цветов, между которыми, как известно, нет черных .

Логика не испытала такой печальной участи, как метафизика. Правда, тот предрассудок, будто она учит мыслить — в чем полагалась ранее ее польза, а тем самым и ее цель, подобно тому, как если бы изучение анатомии и физиологии должно было научать переваривать пищу и двигаться — давно уже был отброшен, и дух практики готовил ей судьбу не лучшую, чем ее сестре. Тем не менее, вероятно ради некоторой формальной полезности, за нею было сохранено место среди наук и даже среди предметов публичного преподавания. Но этот лучший жребий касается лишь внешнего положения; ибо ее вид и содержание остались такими же, какими они были унаследованы вследствие давнего предания, причем, однако, в этой передаче она все более тощала и худела; тот новый дух, который овладевал наукою не менее, чем и действительностью, не оставлял в ней еще никакого следа. Но вообще тщетный труд при изменении субстанциальной формы духа пытаться сохранить формы прежнего образования; они оказываются увядшими листьями, которые спадают при возникновении у их оснований новых почек.

Постепенно и науке становится неудобным игнорировать это общее изменение. Незаметным образом и к самим противникам проникают и усваиваются ими другие представления, и если эти противники постоянно и остаются недоступными для источников и принципов последних и противоречат им, то все же они поддаются выводам из них и не могут освободиться от их влияния; своему постоянно ослабевающему отрицательному отношению к ним они не могут никоим другим образом придавать бóльшие важность и содержание иначе, как повторяя их же в новой обработке представлений.