Владимир Соловьев - Национальный вопрос в России

R?ckert. I, 93—96.

Ее не ломал Данилевский, утверждавший, что все александрийские философы были чистые греки и что финикияне говорили по-ассирийски.

Очевидно, Данилевский в качестве натуралиста был компетентен в исторической науке.

Остается только ввести китайский язык и литературу в основу классического образования.

Россия и Европа. Предисловие г-на Страхова, с. XXIII—XXV.

Там же, с. XXII и XXIII.

R?ckert, I, 96—97.

Дан., с. 516.

Дан., с. 556.

А. С. Хомяков. Ключ.

Это не тот Anhang, о котором упоминает г-н Страхов в своем предисловии, а другой.

R?ckert. II, 479.

R?ckert, II, 481—483.

R?ckert. II, 484, 485.

Там же, с. 487 и сл.

R?ckert. II, 500.

R?ckert. II, 502—504.

Эти ошибки не искупаются здесь и полною последовательностью взгляда; ибо, в конце концов, и Данилевский, как мы видели, должен был признать единство исторического развития, общий поток всемирной истории.

Рюккерт иногда даже проговаривается в обратном смысле, признавая за человечеством истинную реальность. См., напр., том I, с. 35.

В каком-то странном самомнении г-н Страхов принимает измышленные им представления за обязательные нормы всякого мышления. Так, он обличает мою ошибку, состоящую в том, что я от общей сокровищницы неправильно заключаю к общему делу человечества. Но ведь такая ошибка могла бы произойти лишь в том случае, если бы я страховское представление «общей сокровищницы» принимал за исходный пункт своих рассуждений. А так как я, напротив того, считаю это представление пустым вымыслом, то, следовательно, не мог на нем и строить ни правильных, ни неправильных умозаключений.

К сожалению, я должен предложить этот совет не одному г-ну Страхову, но также и г-ну П. Астафьеву, который, как оказывается из его статьи «К спору с г-ном Вл. Соловьевым», крайне нуждается в платоновском «припоминании» относительно идеи человечества. Г-н Астафьев уверяет, что человечество выдумано или сочинено мною («Русский вестник», окт., с. 237, 238). Право же, нет! Это так же несправедливо, как и то, будто необходимо нарочно поддерживать и возбуждать в людях и народах их самочувствие (Selbstgef?hl) и самоутверждение (Selbstbejahung), потому что иначе они погибнут от избытка любви к ближним и самопожертвования.

Полемические статьи Аксакова, печатавшиеся в «Руси», вошли в IV том собрания его сочинений. Мои статьи, появившиеся в «Известиях Петербургского Славянского общества» и в «Православном обозрении», перепечатаны в кн. «Национальный вопрос в России» (вып. 1, изд. 3).

Не русской только, ибо в латинском и производных от него языках слова: conscientia, conscieuse и т. д. нераздельно совмещают в себе значение теоретического и нравственного сознания (совести).

По причинам органическим

Мы совсем не снабжены

Здравым смыслом юридическим,

Сим исчадьем Сатаны.

Широки натуры русские,

Нашей правды идеал

Не влезает в формы узкие

Юридических начал.

Мы враги сухой формальности,

Мы чувствительны душой,

И при виде «благодарности»

Не владеем мы собой.

Вот по этой-то причине я

С умилением гляжу

На управу благочиния,

В ней одной лишь нахожу

В дни печали утешения:

В ней одной лишь не погиб

От напора просвещения

Допетровского «кормления»

Совершенно чистый тип.

Не к пути земному, тесному,

Создан, призван наш народ,

А к чему-то неизвестному,

Непонятному, чудесному,

Даже, кажется, небесному

Тайный глас его зовет.

Кстати, о «нечаянном» и «нарочном». Приведя («Русск. обоз.», с. 275) мое замечание, что в истинно народном не должно быть ничего нарочного, иначе вместо народности окажется только народничанье, г-н Астафьев спрашивает: «Отождествляет ли здесь г-н Соловьев нарочное с сознательным? По-видимому, так». Почему же, однако? Из того, что все нарочное тем самым сознательно, никак не следует, что все сознательное должно быть нарочным. В стихотворениях Пушкина, без сомнения сознательных, русский национальный дух высказывается ненарочно (за исключением двух-трех самых слабых), поэтому они и хороши, а в патриотических стихах Розенгейма и т. п. этот дух выражен нарочно , поэтому они никуда и не годятся. Философия Гегеля, сознательно универсальная, носит вместе с тем без его умысла и национально-немецкий характер; но если бы какой-нибудь немец задумал нарочно создать чисто немецкую философию, или англичанин – чисто английскую, то, наверное, кроме чистого вздора, ничего бы не вышло.