Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

«Чёрная дыра вместо чёрного неба – это оригинально», - подумал во сне Сакуров и ему приснилось, будто он заснул окончательно.

Проснулся Константин Матвеевич чуть раньше восхода солнца. Минут пять он бессмысленно таращился в тёмный потолок, потом ещё минут пять на Жоркин будильник. И в том и другом случае перед глазами Сакурова стояли чёрные дыры. Вернее, чёрные пятна на фоне белёсого полумрака наступающего дня.

- Ну, вот, допился до нетрадиционной астрономии, - пробормотал Константин Матвеевич и полез из постели. В астрономии, надо сказать, он, как бывший выпускник средней мореходной школы и штурман по специальности, разбирался.

- Константин! – раздался в это время голос Жорки. – Работу не проспи!

- Я уже проснулся! – крикнул в ответ Сакуров.

- Тогда отпирай парадную дверь!

- Иду, иду! – возразил Сакуров, напялил на себя кое-какую одежду и поспешил в сени.

- Гони сотню баков, поправиться надо, - хмуро сказал Жорка.

- Сейчас, - ответил Сакуров, смотался в тайник, отслюнил зелёную сотню и выдал её страждущему соседу. – Ты зелень хоть нормально меняешь? – поинтересовался Константин Матвеевич у Жорки, собирающегося линять в город.

- Да как получится, - высунулся на свет страждущий Варфаламеев.

- Здравствуй, Петька! – приветствовал жителя южной окраины Сакуров. – От Семёныча никаких вестей?

- Здравствуй, Константин, - ответил Варфаламеев. – Лично я ничего нового не слышал.

- Какие вести, - буркнул Жорка, - его же только вчера увезли.

- Что ты говоришь? – удивился допившийся до потери самого себя во времени Варфаламеев.

- Ну, мало ли, - поёжился от утреннего осеннего холода Сакуров, томимый нехорошим предчувствием на тему реализации американской валюты в условиях жесточайшего похмелья таких матёрых забулдыг, как Жорка Прахов с Петькой Варфаламеевым, и хронического отставания темпов капитализации Угаровской инфраструктуры от реализуемой в столице новоявленной России, где появились первые обменные пункты всяких конвертируемых валют. Короче говоря, валютных обменников в Угарове ещё никто не видел, поэтому…

- Кстати, не хочешь с нами за компанию? – предложил Жорка. – Там и освежимся.

- Мне же на работу, - стал отказываться Сакуров.

- Зоотехник раньше девяти не приедет, - заверил Сакурова Варфаламеев. – А сейчас без десяти семь.

- Даже если ты и опоздаешь, без тебя всё равно не начнут, - ухмыльнулся Жорка, и нырнул в предрассветную темень. Петька навострился за ним. И они оба скрылись там, где начиналась тропа через заболоченную низину в сторону заводской окраины Угарова.

- Ладно, я только ботинки обую, - крикнул и заторопился одновременно Константин Матвеевич, также помирающий от похмелья.

Когда компания миновала заболоченную низменность, между Жоркой и Варфаламеевым состоялась беседа, насторожившая Сакурова.

- Как ты думаешь, жид уже на месте? – спросил Варфаламеева Жорка.

- Трудно сказать, - ответил Варфаламеев.

- Я его, козла, в четыре утра из дома выгнал, - сообщил Жорка.

- Да ведь при его крейсерской скорости два узла в декаду до места можно в течение ближайшего полугодия двигаться, - возразил Варфаламеев.

- Да, чёрт бы его побрал. Мы как-то с Семёнычем прошлый год послали его за бухлом, так чуть не померли, дожидаясь.

- Почему я не помню про такой исключительно интересный эпизод из нашей пасторальной жизни? – удивился Варфаламеев.

- Ты был отъехавши. А этот старый гадёныш, воспользовавшись поломкой телеги Семёныча, нашей с ним платёжеспособностью и удручающе болезненным состоянием, не позволяющим двигаться за лекарством самостоятельно, вызвался сбегать за ним сам.

- И?

- Пошёл в восемь утра, пришёл в восемь вечера. Принёс какую-то дешёвую дрянь по цене «Смирновской», вместе с нами её жрал, а потом заявил, что мы с Семёнычем ему ещё должны остались.

- Посылать восьмидесятилетнего пацана за водкой – это очень оригинально, - резюмировал Варфаламеев.

- Братцы, вы о каком пацане толкуете? – подал голос туго соображающий после обильной пьянки и литературно-астрономических снов Сакуров.

- О Мироныче, о каком же ещё? – удивился Жорка.

- А почему он жид? – задал новый вопрос Сакуров.

- А это его так Семёныч прозвал, - доложил Варфаламеев. – Хотя для некоторых евреев это весьма обидное прозвище, если иметь в виду конкретного Мироныча, прозванного нашим дорогим односельчанином жидом.

Варфаламеев, сам тайно и стопроцентно принадлежавший к одному из двенадцати колен Израилевых, выражался несколько туманно, но Сакуров его понял. В том смысле, что за такого козла, как Мироныч, могли не стыдиться одни только русские, в то время как остальная дружба народов…