Рудольф Штайнер - GA 5. Фридрих Ницше. Борец против своего времени

Так это и отпечатлелось в моей душе: душа Ницше, как бы парящая над его головой, уже безграничная в своем духовном свечении; свободно преданная духовным мирам, по которым она томилась перед наступлением помрачения, однако их не отыскала. И все еще прикованная к телу, ведавшему о ней лишь до того, пока этот мир оставался томлением. Душа Ницше все еще была здесь, однако она могла лишь извне поддерживать тело, оказывавшее ей противодействие в том, чтобы просиять в полную меру, пока она была внутри него.

Прежде я читал того Ницше, который писал; теперь я смотрел на Ницше, который носил в собственном теле идеи, занесенные из отдаленных духовных областей; идеи эти все еще сияли красотой, хотя по пути они утратили первоначальную светоносность. Душа, которая принесла из предыдущих земных существований богатый запас сверкающего золота, однако оказалась не в состоянии полностью использовать его свечение в этой жизни. Я восхищался тем, что Ницше писал, однако теперь позади моего восхищения мне явился ярко озаренный образ.

Я мог лишь отрывочно бормотать относительно того, что представилось тогда моему взору; и к бормотанию свелось также и содержание моей книги «Ницше — борец против своего времени». Однако позади того, что книга так и осталась таким бормотанием, скрывается тем не менее достоверный факт, что внушена она мне была образом Ницше.

Затем г–жа Фёрстер–Ницше предложила мне привести в порядок библиотеку Ницше. Вследствие этого мне довелось провести немало недель в Архиве Ницше в Наумбурге. При этом я также очень сдружился с Фрицем Кёгелем. То была чудесная работа, открывшая моему взору книги, в которые погружался Ницше. Его дух питался теми впечатлениями, что производили на него эти книги. Том Эмерсона, весь испещренный пометками на полях, имеющий все признаки самой беззаветной проработки. Сочинения Гюйо с точно такими же пометками. Книги со страстными по накалу критическими замечаниями, оставленными его рукой. Многочисленные пометки на полях, по которым можно распознать зародыши его идей.

Я увидал, как зародилась сквозная идея, проходящая по всему последнему периоду творчества Ницше, когда прочитал его замечание на полях основного философского труда Евгения Дюринга. Здесь Дюринг занимается конструированием такой идеи, что мироздание можно себе представить в какой‑либо момент как некую комбинацию элементарных частиц. В таком случае всемирная история представляла бы собой последовательность всех возможных комбинаций такого рода. Если она оказывается исчерпанной, первая комбинация наступит снова, и вся последовательность будет повторена. Когда бы действительность представляла собой нечто в таком роде, она должна была бы уже приключиться бессчетное число раз и происходить бесконечное число раз также и в будущем. В таком случае мы должны были бы прийти к идее вечного повторения одних и тех же состояний мироздания. Дюринг отвергает такую мысль как невозможную. Это читает Ницше; прочитанное производит на него впечатление; и здесь оно оформляется в нем как «возвращение одного и того же», которое наряду с идеей «сверхчеловека» господствует на протяжении последнего периода его творчества.

Меня глубоко тронуло и даже потрясло впечатление, составленное в результате такого погружения в книги, которых касался Ницше. Ибо я увидел, какая противоположность существует между духовным обликом Ницше и тем, что было типично для его современников. Дюринг, крайний позитивист, отметающий все, что не отвечает его трезвой, математически ориентированной схеме, находит идею «вечного возвращения одного и того же» абсурдной, и выстраивает ее лишь для того, чтобы явно показать ее невозможность; и ее‑то Ницше доводится воспринять в качестве своего решения загадки мироздания — как интуицию, пришедшую из самых глубин его собственной души.

Точно так же Ницше оказывается в полной противоположности всему тому, что обрушивает на него его собственная эпоха в качестве содержания мышления и чувствования. Он глубоко страдает от этих вторгающихся в него вихрей, но в гуще страданий, посреди несказанных душевных мук — созидает содержание собственной души. В этом трагизм его творчества.

Высшей точки этот трагизм достиг тогда, когда Ницше делал наброски к последней своей работе, «Воле к власти», или «Переоценке всех ценностей». Он был склонен чисто духовным образом извлекать все, что помышлял и воспринимал, из глубин собственной души. Создавать картину мира из духовных исканий, через которые проходит душа — это было вполне в его стиле. Однако в него вливалась позитивистская картина мира его эпохи, эпохи естествознания. Она содержала исключительно материальный бездуховный мир. Все, что еще продолжало мыслиться в этой картине на духовный лад, было лишь остатком старинных способов мышления, которые больше к ней не подходили. Ницше, как безудержный правдолюбец, желал все это искоренить. Так он пришел к тому, чтобы мыслить в духе самого радикального позитивизма. Духовный мир позади материального сделался для него ложью. Однако творить он мог лишь отталкиваясь от собственной души. Творить так, как пристало истинному творчеству, которое становится осмысленным лишь когда содержание духовного мира представляется ему воочию — в виде идей. Но это содержание Ницше отверг. Естественнонаучное содержание мира настолько сильно захватило его душу, что он желал творить его — так, словно это происходило в духовных сферах. Лирически, в дионисийском душевном парении, взлетает его душа в «Заратустре». Духовное начало изумительно здесь управляется, однако в своих духовных чудесах оно грезит о материальном содержании действительности. По ходу своего развития начало это обращает дух в мельчайшую пыль, поскольку отыскать себя не в силах, а может пережить, в качестве собственной иллюзорной сущности, лишь пригрезившийся отблеск материального.