Михаил Тареев - Цель и смысл жизни

1 Эту же мысль выражает наш поэт:

Я связь миров повсюду сущих,

Я крайня степень вещества,

Я средоточие живущих,

Черта начальна Божествак.

Бог мог вначале даровать человеку совершенство, но человек не мог принять его, ибо он был еще младенец... Поэтому Сын Божий совершенный сомладенчествовал человеку, и не Сам по Себе, но ради младенчества человека сделался так доступным, как человек мог принять Его. По Своему провидению Бог знал слабость людей и имеющие от нее произойти последствия, но по Своей любви и могуществу Он победит сущность сотворенной природы. Надлежало, чтобы прежде явилась природа, а потом смертное было побеждено и поглощено бессмертием, и тленное нетлением».

Субъективным побуждением для Бога сотворить мир из ничего была Его любовь к тем тварям, которые имели быть воззваны к бытию из ничтожества. «Бог благ, — пишет св. Афанасий Александрийский, — посему из ничего все сотворил собственным Своим словом». Эта любовь Бога, это его желание дать тварям наслаждение бытия, должны быть рассматриваемы не иначе, как в связи с снисхождением. «Досточудна причина, — пишет тот же св. отец, — по которой Божие Слово низошло к сотворенному. Естество сотворенных вещей, как происшедшее из ничего, само в себе взятое, есть что-то текучее, немощное, смертное. Бог же всяческих по естеству благ. Посему Он не завидует никому в бытии, но хочет, чтобы все наслаждались бытием. Доколе же Бог и человек пребывают в собственном достоинстве, Бог в достоинстве высоты, а человек — низости, дотоле благость несоединима, человеколюбие несообщимо, и посреди великая и непроходимая пропасть, которая отделяет сотворенное и преходящее естество от несотворенного и постоянного»...

Итак, в мире проявляется не иная какая, а единая божественная жизнь и слава; но это уже есть слава в ничтожестве, это новая божественная слава. Она и составляет истинную цель мировой и человеческой жизни. Мир не увеличивает славы существа Божия, но мир участвует в славе Божией; в мире проявляется слава Божия, но это есть уже новая слава. «Бог, — по словам св. Григория Богослова, — создал человека с тем, чтобы он приобрел новую славу и, изменив в себе земное в последние дни, как бог, шествовал отсюда к Богу». Обычное название человека в святоотеческой письменности — земной бог, потому что «что Бог на небе, то человек на земле». Носитель безусловной жизни — Бог; носитель жизни в ничтожестве — человек. Эту новую славу может принести Богу только человек, в котором жизнь не безусловна, но смешана с тлением. Вот божественная задача, которую может исполнить лишь человек. «Слава Отцу бессмертному, — скажем словами св. Ефрема Сириянина, — «поклонение Тому, Кто дал небесные дарования ничтожному, чтобы и он принес драхму славы Царю всех во веки».

II

Приобретение Богу славы в ничтожестве — вот цель мировой и человеческой жизни. Эта цель неизбежно достигается в данной действительности. Уже то одно, что мир существует, свидетельствует о победе жизни над смертью. Мировая жизнь есть только бывание — переход от жизни к смерти, но зато каждая смерть в мире есть начало новой жизни.

Во всех явлениях мировой жизни обнаруживается Божия слава. В отношении к этой цели нет различия между явлениями величественными и ничтожными. О славе Божией возвещает как великолепная твердь небесная (Пс. XVIII, 2), так и полевой цветок и птицы небесные (Мф. VI, 26—30). Нас восторгают возвышенные явления природы, но Господь являет Себя и в тихом ветре (3 Цар. XIX, 11, 12). Издревле люди склонны видеть в небесах преимущественное жилище Божие, но и земля не лишена славы быть жилищем Бо-жиим (IIc. XLV, 18). Как ни ничтожен человек в сравнении с неизмеримыми мирами небесными, как ни умален он пред ангелами, однако и он — носитель славы Божией (Пс. VIII). Правда, обычно различают в области человеческого бытия действительную жизнь от жизни совершенной и по идеалам последней судят о достоинстве действительной жизни; на деле, то, что мы называем естественным совершенством жизни, не может сравниться по своей ценности с достоинством самой жизни. Разумная человеческая жизнь, сама по себе, именно потому, что она есть жизнь, выше всяких естественных совершенств жизни, как мы их понимаем. Жизнь человека, жаждущего истины, испытывающего сомнения, прекраснее его приобретенных познаний, философских систем, математических формул; нравственная жизнь человека, любящего святость, с его падениями, искушениями и надеждою, прекраснее праведности фарисея. Стремление вперед, на какой бы низкой ступени оно ни стояло, ценнее остановок на самых высших ступенях развития. Не только люди взрослые, культурные, праведные служат проявлению славы Божией, но она обнаруживается и в жизни детей (Мф. XVIII, 1—4; XIX, 13—14), и в жизни дикарей и уродов, физических и нравственных. Когда мы смотрим на убогого, жизнь которого скована безобразием тела, на жалкую толпу, которая «живет одним хлебом», на чрезвычайную духовную нищету дикаря, то мы должны дивиться бесконечному снисхождению Бога, Который благоволил явить Свою бессмертную жизнь в таком убожестве, и преклоняться пред величием той задачи, которая дана этим носителям жизни в ничтожестве. «Не прославлять Бога никто не может, хотя бы и желал не прославлять Его. Славу Божию люди возвещают необходимо, — и в людях нечестивых так же, как и в праведниках, открывается слава Божия» (архиеп. Павел).