Михаил Тареев - Цель и смысл жизни

Но если духовное совершенство христианством даруется во внешнем уничижении и блаженство во внешнем страдании, то какой смысл может иметь такое сочетание? какую цель имеет наша жизнь?

I

«Цель жизни человеческой, — пишет архиеп. Павел, — не может заключаться в самом человеке, ни в его нравственном совершенстве, ни в его счастьи. Только слава Божия может быть истинною целью жизни человека». Что цель человеческой жизни в славе Бо-жией, об этом можем читать в любом учебнике по богословию, но обычно эту цель понимают в смысле внешнего прославления Бога, а не в смысле проявления славы Божией в уничижении человеческой жизни.

Что такое слава Божия? Божественная жизнь. В Боге нет различия между совершенствами жизни и самою жизнью: виды божественного совершенства суть определения божественной жизни. Посему мир как явление божественной славы должен быть понимаем в смысле откровения божественной жизни. Мировая жизнь есть явление или отображение жизни божественной.

Но явлением божественной жизни не исчерпывается понятие мира: он есть явление божественной жизни в ничтожестве. Бог сотворил мир из ничего. Это церковное учение архиеп. Никанор выражает так: «творческая Ипостасная Мудрость стала между Богом, с одной стороны, и ничтожеством — с другой, как посредник между Богом и тварию от века. И вот отпечатлена творческим словом в ничтожестве первая идея — идея неба» и т.д. (Поучения, V, 447). И еще: «Сын — посредник между божеством и сперва предопределенным к бытию ничтожеством, а потом воззванною из ничтожества тварию» (453). Итак, план творения мира есть предопределение ничтожества к бытию, самое творение мира из ничего — явление божественной жизни в ничтожестве, проникновение жизнью ничтожества, а цель творения — победа жизни над ничтожеством. Чтобы смертное поглощено было жизнью, на сие самое и создал нас Бог, по словам апостола Павла (2 Кор. V, 4, 5). Как явление божественной жизни в ничтожестве мир не может быть чистым или адекватным откровением божественного естества, но только ограниченным. Первоначальною формою этого ограничения был первобытный хаос. «Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». Вот в эту безвидную, косную и темную массу надлежало проникнуть лучам божественной жизни, ею ограничивалось откровение жизни, начиная с явления света и до творения человека, которого «создал Господь Бог из праха земного, вдунув в лицо его дыхание жизни». Отдельные акты творения были последовательными степенями победы жизни над ничтожеством, пока в человеке не явилась смешанною с прахом земным жизнь разумная и свободная. Если бы твари было дано целью внешне прославить собственное существо Божие, так сказать, повторить славу божественной жизни, то она была создана «сродною» Ему, была бы создана из Его собственной природы (эманация), была бы чисто или только божественною. Но в действительности миру указано целью проявить божественную славу в ничтожестве, и потому Бог, по разъяснению св. Григория Богослова, творит не только «вторые светлости, служителей первой Светлости, которые имеют только движение к добру, как сущие окрест Бога и непосредственно озаряемые от Бога, но и измышляет другой мир — вещественный и видимый, — Он творит не только сродное, но и совершенно чуждое Себе естество, — не только сродные Божеству умные и одним умом постигаемые, но и совершенно чуждые Божеству твари» подлежащие чувствам, и даже твари, вовсе неодушевленные и недвижимые, еще далее отстоящие от божественного естества. И в частности, особенный характер природы человека — этого царя видимого мира, этого бога на земле, выражается в том, что человек стоит в средине тварей, на самом рубеже бытия и небытия, жизни и смерти, тления и нетления, что в нем сознанное бытие и сознанное ничтожество достигают крайней противополжности, что он опознает самую эту противоположность. «Наконец, художественное Слово, — продолжает св. отец, — созидает живое существо — человека, в котором приведены в единство то и другое, т.е. невидимое и видимая природа, — поставляет, на земле иного ангела, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцаемого, — ангела, который занимает средину между величием и низостью»1

Как явление божественной жизни в ничтожестве, творение мира было самоограничением Божием, — было богоснисхождением. «Если, — пишет св. Ириней Лионский, — кто скажет: что же? не мог ли Бог вначале представить человека совершенным? то пусть знает, что Бог всегда один и тот же, безначален, и относительно Его Самого все возможно Ему. Сотворенные же существа... не имеют совершенства... Как мать может доставить младенцу совершенную пищу, но он еще не может принять пищи старшего возраста, так и